Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов - страница 9

Теперь вся моя жизнь состояла из обучения военному искусству, которое включало в себя хождение строем, боевые передвижения по разной местности, преодоление различных препятствий и, главное, владение оружием. Искусству боя нас обучали опытные воины, показывая нам приемы использования того оружия, которое у нас было, против любого другого, а мы закрепляли их в поединках друг с другом. Такое обучение не обходилось, конечно, без царапин и порезов, зато было очень продуктивным и быстрым. Удары, конечно, отрабатывались на связанных охапках хвороста и пучках конского волоса. Кроме этого мы различными упражнениями развивали силу и ловкость, тренировали остроту глаз и слуха, обучались распознаванию следов, сооружению укрытий и укреплений, обработке и врачеванию ран и еще многому, что могло понадобиться в битве или походе. Это обучение занимало все наше время, кроме еды, сна и краткого отдыха. Один раз в неделю нас поочередно отпускали домой, что было очень кстати. После расплаты с долгами дела моей семьи заметно улучшились, скудная торговля стала приносить доход, позволяющий сводить концы с концами. Мать, постигшая искусство торговли ценой горького опыта, теперь вела дела очень осторожно, стараясь глядеть вперед и больше не влезать в долги. Для меня было большим облегчением наблюдать это, так как я понимал, что рано или поздно мне придется покинуть их и, может быть, навсегда. Братьев я напутствовал также постигать торговое дело, чтобы со временем принять его. Пока же формально наши дела согласился вести близкий друг отца, которому я пообещал, в случае военной удачи, долю трофеев.

Так прошли два первых месяца моей службы. За это время я основательно освоил все, чему нас обучали, превзойдя благодаря изначальной ловкости многих своих товарищей. Имея склонность анализировать увиденное, я даже улучшил некоторые приемы и премудрости боевого и походного искусства, за что не раз удостаивался похвалы начальников и наставников и даже получил несколько дополнительных свободных дней. Убогое же свое вооружение я привел в идеальный порядок, тщательно вычистив песком всю ржавчину и наточив до такой степени, что кинжалом можно стало даже бриться.

Тем временем наша военная жизнь постепенно становилась все скучнее. Тренировки стали привычными и надоели, необходимые знания были повторены уже много раз, все истории из жизни рассказаны всем окружающим. Все с нетерпением ждали начала каких-нибудь военных действий, хотя думали о них всегда с содроганием, понимая, что они могут принести гибель. Военачальники начали уже подумывать об использовании новобранцев в качестве рабочей силы на строительстве и благоустройстве города. Как вдруг из Мекки пришел приказ о выступлении полка новобранцев для соединения с войском в две тысячи воинов, выступающих под началом самого халифа Аль-Малика, который решил лично отведать ратной славы умиротворением не в меру разгулявшихся кочевников в пустынных районах центральной части страны. Так что на следующий день, наскоро собравшись и едва успев проститься с родными, мы покинули Сану.

Оживление такими переменами после двух месяцев однообразной жизни в лагере, предвкушение подвигов в битвах и, может быть, какой-никакой добычи и, конечно, жажда увидеть что-то новое придавали нам сил, и передвижение наше проходило довольно быстро. Так что очень скоро стены родного города остались далеко позади, и никто из нас даже не успел толком запечатлеть их в своей памяти. А ведь многим из нас так и не суждено было вернуться назад: кто-то пал в сражениях, кто-то со временем осел на новых местах, кто-то, сменив меч на посох паломника, отправился в долгие странствия по Благословенным землям. Я же лишь пару раз бросил на них взгляд, да и то лишь потому, что никогда не видел их прежде. Может быть, поэтому они показались мне какими-то чужими и не тронули ни одной струны моей души, и я нисколько не сожалел, что покидаю их. Я смутно чувствовал, что мой вожделенный мир лежит где-то впереди, за бескрайними барханами песка и щебня, реками и городами, за пределами понятий простого горожанина или крестьянина. Он являлся мне во снах в причудливых и невнятных очертаниях и неудержимо манил к себе. И поэтому я рьяно шел во главе своего десятка туда, куда вели нас наши эмиры. Мне было совершенно все равно, куда мы идем, ибо я был твердо убежден в том, что любой путь в конце концов приведет меня туда, куда нужно. Единственное, что томило мою душу, – это разлука с матерью, братьями и сестрой и беспокойство за их судьбу. Но я точно знал, что при первой же возможности вернусь к ним, хотя и не навсегда. Мои душа и разум рвались вдаль, и, вспоминая рассказы своего учителя-звездочета и бывавших в нашем доме приезжих торговцев, я мечтал увидеть и узнать столько же и даже больше, чем они.