Первые три-четыре месяца я с головой погрузилась в работу, пытаясь вникнуть в самую суть, и как только я охватила ее целиком со всеми тонкостями и нюансами, то напрочь утратила всякий интерес. Как только я не пыталась, никак не могла найти смысла в своей работе. Она была похожа на нелепую возню тараканов в поисках еды в нежилой квартире. Даже отдел не хватило ума назвать по-другому, хотя суть, безусловно, была передана. Мы занимались всем тем, чем другие отделы пренебрегали. Они ведь принимали решения, влияющие на жизни людей, сотрудничали с другими организациями, выступали представителями в судах, начисляли зарплату и все такое, а мы лишь присваивали номера их письмам…
Я начала грезить об увольнении, но с замиранием сердца представляла себе реакцию отца, который до сих пор отрабатывал свой долг за мое трудоустройство. Не придумав ничего лучшего, я снова взялась за свои проекты. Я тайком засиживалась до глубокой ночи над чертежами, представляя себя творцом новой эпохи. А утром снова собиралась в офис, где я вынуждена была бессмысленно потратить целый день на поиски какой-нибудь папки или заполнение очередного журнала в окружении недалеких женщин, темы разговоров которых сводились к обсуждению сериалов/коллег/кулинарии. Но самое странное для меня было то, что моим коллегам очень нравилась их непыльная работа, которая не требовала каких-либо физических (а по мне, так и умственных) нагрузок.
А я безумно мечтала о саморазвитии, поэтому решила, во что бы то ни стало, перевестись в другой отдел. Тогда я еще не подозревала, что возложила на свои хрупкие плечи непосильную задачу. Во-первых, свободных вакансий было не так уж и много, а, во-вторых, моя начальница ни за что не хотела меня отпускать, так как всегда могла на меня положиться, хоть и недолюбливала за мой резкий нрав. Так что все мои попытки что-либо изменить, заранее обреченные на поражение, потерпели фиаско.
На фоне сильного душевного потрясения и нервного истощения у меня начала развиваться депрессия. Я отстранилась от своих коллег/родителей/друзей и полностью замкнулась в себе, находя единственное утешение в моделировании крохотных деталей поздними вечерами/ночами.
Однажды я решилась выбраться на профессиональную выставку архитектуры и дизайна, где были представлены работы лучших мастеров со всей Европы. Когда я жадно всматривалась в каждый экспонат, меня охватывало двойственное чувство. С одной стороны, я получала огромное моральное удовольствие от созерцания гениальных шедевров, которые воплощали в жизнь самые чудаковатые фантазии их создателей; с другой – я осознавала, насколько примитивными будут выглядеть мои аппликации по сравнению с этими произведениями искусства, и мне стало настолько обидно, что я разревелась, как дитя.
Именно такой я и предстала первый раз перед своим будущим мужем: заплаканной и растерянной (точнее – потерянной). Это была его первая персональная выставка, которая открыла ему дверь в большой мир искусства. Он был всего лишь на несколько лет старше меня, но выглядел очень солидно в дорогущем голубом костюме и замшевых черных туфлях всемирно известного бренда.
Слово за слово – и я осознала, что хочу всегда находиться рядом с ним, слушая его низкий голос, раскрывающий передо мной всевозможные тайны современного моделирования. В первый же день нашего знакомства, я отправилась к нему домой выпить бокал шампанского за успех его мероприятия. Не знаю, как это могло со мной произойти, но я, ни на грамм не засомневавшись, согласилась остаться у него на ночь. До того я пыталась встречаться с парнями, но до постели дело так ни разу и не доходило (меня вполне устраивали «поцелуйчики»/«обнимашки»), и молодые люди, не получив от меня желаемого, разрывали со мной отношения.
