– Тант, – сказал ему как-то друг его Альвин, – я тебе удивляюсь. Такое впечатление, что ты буквально за последние месяцы сильно повзрослел. Я бы даже сказал, что постарел. Что с тобой происходит, дорогой мой?
В ответ Тант пожал плечами. Он прищурился, прикидывая в уме, что на самом деле могут скрывать за собой слова Альвина. Потом поймал себя на потаенной своей мысли и ужаснулся, ведь столько прожито вместе с этим человеком, лучшим другом, да, и никогда не было ни тени сомнения в нем. Что же произошло теперь? Почему так отдалился он от друга?
«Что происходит? – терзал он себя. – Кто из нас изменился, кто стал другим, он или я?»
Как-то все сдвинулось со своих мест в его жизни, сошло с круга и замкнулось на девушке Лалелле. Любил ли он ее? Порой ему казалось, что да, порой – что нет. Однозначного ответа у него не было. Собственно, как и все, что с ней связано – никакой определенности. Так или иначе, но теперь он не мог без нее обходиться, просто не мог. Ему, словно глоток свежего воздуха, необходимо было видеть ее хотя бы раз в день. Увидеть, чтобы, засыпая вечером, снова встречаться с ней во снах и не расставаться всю ночь до утра. Лалелла владела его душой, как королева владеет подданным. Быть может, это и было любовью, однако она не возносила его, а, наоборот, как бы угнетала, отягощала. И, попроси кто его тогда ответить чистосердечно, любит он ее или нет, он бы промолчал. Только вот требовать такого ответа было некому.
И вот что удивительно. Тант не знал о своей подружке ровным счетом ничего. Ни кто она, ни откуда взялась. Он не знал даже, где она живет. Лалелла сама приходила к нему, но чаще они встречались в городе, где-нибудь в центре, на шумных улицах – места встречи выбирала она. И уходила одна, не позволяя себя провожать, иногда внезапно, прерывая разговор на полуслове, и, как заметил Тант, чаще всего это случалось незадолго до полуночи. Убегала, стуча каблучками, сворачивала за ближайший угол – и исчезала. Ни разу Танту не удавалось проследить за ней. Забежит он за тот же угол, где только что скрылась она, а там никого. Лишь ворона вышагивает важно по тротуару, кося на него глазом и из предосторожности приседая.
«Что за напасть! – злился Тант, не обращая внимания на тот странный факт, что гуляющая в столь поздний час ворона – нонсенс. – Шутки какие-то, или игры – не понять!»
– Потерпи! – смеялась Лалелла над его вопросами. – Потерпи. Скоро, быть может, очень скоро ты все узнаешь.
Однако время шло, и ничего не менялось, под вуаль, скрывавшую ее истинное лицо, заглянуть так и не удавалось.
Пришла пора, когда в отношениях их наступило некое равновесие. Тант оставался самим собой, хотя и находился под сильным влиянием своей подруги, и большего она сделать не могла – если у нее, конечно, было такое стремление. А было он или нет – этого наш журналист не знал, поскольку не был ни в чем уверен. Сомневался. Быть может, все он придумал сам, исходя из тех чувств и противоречий, которые обуяли его в последнее время. Словом, загадка, да и только.
Так или иначе, но он продолжал вести свой с ней диалог – как продолжение тех разговоров, с которых началось их знакомство. Правда, диалог часто превращался в его внутренний монолог ибо, как мы знаем, Лалелла не слишком была многословна на сей счет.
– Что же главное в нашей жизни? – задавал Тант подруге вопрос, без ответа на который эта самая жизнь казалась ему бессмысленной и неуютной. – Что главное? Ты все ратуешь за красоту внешнюю, броскую, эффектную. Даже – за красоту в чистом виде. Для тебя такая красота есть что, способ самовыражения? Или, может, смысл жизни?
