Прибравшись, я вышла из комнаты, чтобы помыть кисти. В коридоре пришлось столкнуться с нашей «гостьей» и Германом. Прекрасно! Теперь эта женщина в буквальном смысле будет жить по соседству со мной. Гарем какой-то! Я ушла в ванную, проигнорировав пристальный взгляд мужа, обращенный в мою сторону.
Понадобилась секунда, чтобы маска безразличия безбожно не треснула прямо на лице. Еще одна, чтобы руки перестали так по-идиотски дрожать. Открыла кран. Опустив в раковину кисточки, я уперлась ладонями в гладкие края умывальника и опустила голову. С приходом беременности я стала уж слишком чувствительной, будто бы все нервы теперь почти всегда были обнажены. Это, пожалуй, одно из немногих заметных изменений, что случились со мной.
Глубоко вздохнув, я немедленно принялась за дело. Но заметила периферийным зрением, что дверь в ванную комнату открылась. На пороге возник Герман, спрятав руки в карманах брюк. Я сделала вид, что не заметила его и продолжила заниматься кисточками.
— Такой жизни ты для нас хотела? — послышался тихий вопрос. — Чтобы я тебя ненавидел? Избегал? Изменял? Это лучше?
— Мне всё равно, — спокойно ответила я, не останавливая процесс мытья.
— Даже если я разложу Ларису прямо у тебя на глазах? — Герман оторвался от двери, которую всё это время подпирал спиной и сделал один шаг в мою сторону.
Вопросом он ударил больно. Наотмашь. Но и тут я выстояла. Только едва заметно повела плечами.
— Мне всё равно, — повторила я свой ответ.
— А ты не так слаба, какой я тебя считал раньше. Есть характер. Знаешь, никак не могу понять, чего тебе не хватало?
— Свободы.
— Она у тебя скоро будет. В достатке. Не волнуйся.
— А я и не волнуюсь. Играй в свой театр абсурда сам, только меня в него не впутывай, — я выключила кран и положила вымытые кисти на салфетку.
— Этого всего могло и не быть.
— Могло, но ты посчитал иначе.
— Почему ты вытряхиваешь из меня всю душу даже тогда, когда я делаю всё, чтобы тебя не было в моих мыслях? — Герману не нужен был ответ. Скорей, он просто обозначил то, что ломало его изнутри.
— Твоя главная проблема в том, что ты не умеешь выражать свои чувства, если они у тебя, конечно же, есть. А вот боль… С ней у тебя всё в порядке, — я осмелилась поднять голову и встретиться в зеркале со взглядом Германа. — Хочешь, испытывай меня дальше. Мне всё равно, — я схватила кисти и повернулась. — Хочешь, раскладывай ее хоть каждую ночь. Не давайте мне своими криками спать. Тешь себя мыслью, что меня это задевает. Но вот только мой рисунок всё еще у тебя. В этом-то и заключается вся ирония.
Я обошла Германа и покинула пределы ванной комнаты. Этой ночью я спала совершенно спокойно, хотя была уверена, что муж обязательно устроит какую-нибудь очередную пытку. На следующий день горничная сказала, что Лариса и Зацепин ночевали в разных комнатах.
3. 2.
Оставаться совершенно спокойной двадцать четыре часа в сутки, оказалось задачей не такой уж и простой, как я изначально думала. Особенно остро она усложнялась из-за Ларисы, которая в своем коротком шелковом халатике расхаживала по дому так, будто бы уже стала здесь полноправной хозяйкой.
Я отчаянно не хотела поддаваться на все эти дешевые провокации, но отравляющая ревность отлично играла на моих нервах. И откуда она только взялась? Всё было бы куда проще без чувств, без эмоций. Пусть и эта Лариса, и Герман делали, что хотели, а я спокойно занималась бы своими делами. Потом бы родила ребенка, что-нибудь придумала, чтобы остаться с ним или вообще — забрать с собой. И весь этот цирк утонул бы в далёком-далёком прошлом. Но нет… Так просто эта ситуация разрешаться явно не желала.
