– Шо трэба?
Поклонилась учтиво, как младшая старшей, и показала огрызок верёвки.
– Ты за мотузкою, шо ли? – уточнила она, с любопытством и вниманием разглядывая меня с головы до ног. – Бабка Марыся послала?
Кивнула, подтверждая обе догадки. Слухи в деревне быстро распространяются. Несмотря на то, что я в село пришла первый раз, люди меня уже видели. К нам во двор часто гости заходят. Кто за травой для отвара, кто за настойкой лечебной. Да и сама бабка Марыся чуть не через день в деревню ходит. То роды принять, то рану зашить, то вывих вправить. Знахарка моя хозяйка или травница. А может, колдунья. Кто знает.
– Почекай, я зараз, – сказала Арина и крикнула куда-то во двор: – Петро, слышь, Петро? Швидко неси виток мотузки сюды. Тут дивчина гарна чекае.
Откуда-то из сарая выглянул взъерошенный парень, зыркнул на нас и скрылся. Ещё через пару минут вышел, неся на плече моток крапивной верёвки. Это они называют моток? Да он весит чуть меньше меня. Парень и тот плечо скосил под тяжестью, а я-то как понесу?
Непроизвольно сделала шаг назад. Петро, заметив мой страх, усмехнулся.
– Я поможу, – спокойно сказал, поправил ношу и вышел за калитку, предупредив мать. – Мамо, я скоро.
И пошагал под горку. Вздохнув облегчённо, ещё раз поклонилась тётке Арине и чуть ли не в припрыжку побежала за парнем.
Пётр шагал неторопливо, время от времени поправляя тяжёлый груз. Интересно, сколько ему лет? Высокий, крепкий. Вон какая спина широкая. Лет семнадцать, наверное, может, немного меньше . Скоро женить будут. Дети в деревнях быстро взрослеют. В интернете писали, что незабвенному Сусанину, когда поляков водил, было тридцать два года, а замужней дочери его шестнадцать стукнуло.
– Тэбе як звуть? – прервал мои размышления Петро.
Пожала плечами. Ведь я действительно не знаю имени своего. Ни из прошлой жизни, ни из этой. Даже странно, что это меня никак не заботило. Баба Марыся «дэтиной» кликала. Мать провожатого «дивчиной» назвала. Да и толк какой был бы от того, что имя своё знаю – сказать всё равно не смогу.
– В сели балакают, шо ты нима. Правда, шо ли? – парень остановился. Не то передохнуть захотел, не то поболтать .
Кивнула – да, немая.
– А рокив тоби зараз скильки? – продолжал выспрашивать меня провожатый.
Показала растопыренные ладошки и еще два пальца.
– У-у-у-у! Так ты не мала зовсим, – смесь удивления и радости на лице парня перешла в решимость. – Слухай сюды. Ты мене дюже подобатися*. Я тэбе и у реки бачив, и у поли. – Видя, что я не понимаю, смутился слегка, но продолжил более решительно: – Люба ти мене. Пийдешь за мене?
*Подобатися – понравилась.
Это что, граждане? Он меня сейчас замуж позвал, что ли? Но мне же всего двенадцать лет. Извращенец и педофил! Стояла, глазами хлопала на столь неожиданное предложение.
– Дивки у сели доросли, як коровы, – и руками показал, где у односельчанок всего много. – А ти як тростиночка. Худесенька, малэсинька… Так и хочится на руках носить. Ти не бийся, я не буду тэбе обижати. Пийдешь за мене?
Мысленно взвизгнула и рванула через мостик в гору. Ой, мамочка милая! Что, если бабка тоже решит, что это лучший для меня вариант, и отдаст замуж. Бежать! Бежать, куда глаза глядят. Только где гарантия того, что меня кто-то другой не решит сделать своей женой? А то и вовсе наложницей…
Во двор забежала едва дыша, а следом Пых, обиженный на то, что не подождала его. Подхватила зверька на руки и в сени нырнула. На сундук с ногами забралась, затаилась. Стать бы мышкой маленькой, забиться в щёлку и сидеть тихо-тихо.
