Совет был прекрасен, только жаль, что он ни к чему не привел. Лишь только пришла следующая пятница, посох очутился в руке Якова, он и сам не знал, как это случилось; и пошел Яков странствовать снова, бродить с утра до вечера.
Жалкий, усталый, как никогда, вернулся он домой. Тогда умный работник Фельтен предложил изрубить посох на куски. И это попробовали сделать, но напрасно: на куски разлетелся топор, а не посох. И так, всякую у Бога пятницу Яков бродил, слабый телом, больной душой; он все странствовал и предвидел всю тяжесть человеческого горя, которое скрывается от глаз обыкновенного смертного для его же блага.
Однажды он попал в деревню, охваченную пламенем, которое перебегало с одного дома на другой, с одной крыши на другую. Новая мысль мелькнула у Якова: в пламень посох! И посох полетел, но повис на горящем стропиле одного дома, накалился сперва докрасна, потом добела, а серебряные гвоздики креста запылали голубыми огоньками. Яков пошел домой без посоха. Вдруг стенные часы затрещали, дверца открылась сама собой, несмотря на гвозди, которыми была заколочена, посох стоит на своем месте целешенек! Без сознания упал Яков на руки своей матери, он был уничтожен; и они вместе опустились на колени и жалобно взывали к небу.
А Яков все еще должен был странствовать и бродить! Но далеко он уже не мог более заходить, силы его были истощены, самая жизнь надорвана: пятьдесят два раза волей или неволей пускался он в путь, здорового или больного посох тащил его за собою; если даже всю неделю он лежал, не шевелясь от усталости, в пятницу странствование начиналось снова. Однако посох стал милостив к нему, он вел путника вокруг отцовского дома все более и более короткой дорогой. Наконец Яков так ослабел, что шел целый день тот путь, на который не нужно было более часа. Он стал походить на дряхлого старика, и цвет его лица стал серым, как пепел.
Яков, его мать и все, кто его видел, думали, что уж приходит его конец. И вот накануне пятьдесят третьей пятницы приснился Якову сон: ясно, как наяву, увидел он, что дверцы старых стенных часов раскрылись, посох вышел и подошел к самой постели, в которой лежал Яков.
– Яков! – заговорил он торжественным голосом. – Я очень древнего происхождения. Со мной в руке перешел патриарх, имя которого ты носишь, реку Иордан. Я был и в руке Моисея, когда он говорил с Богом; я был обращен в змея, а затем стал опять посохом. Я был в руке Аарона, был снова обращен в змея, чтобы поглотить всех змеев фараоновых волшебников. И я снова попал в руку Моисея, и Красное море разделено мною. Мною же Моисей ударил по скале, и из скалы в пустыне полилась вода, утолившая жажду всех жаждущих, и людей и животных. Юноша, ты не в силах понять, чей посох я теперь! Ты совершил большой грех, похитив посох, опору несчастного странника; за это ты сам принужден был странствовать по мрачной долине и вкусить всю горечь жизни. Но с этого времени Господь укрепит твою душу и поставит тебя на верный путь. Жезл и посох Господний дастся тебе!
Когда посох кончил свою речь, Якову показалось, точно крылья ангелов повеяли на него небесным блаженством. Усталости он больше не чувствовал, сладко задремал и проснулся обновленным человеком. Наступило утро пятницы, то была страстная пятница. Яков каждую минуту думал, что сейчас придется ему опять начинать свое странствование, но посох не появлялся.
