– Я слышал кое-что… Но, конечно, не такое. Про первую войну у нас говорить не любят, а записи остались скупые.
– Прадед Боримир вышел им навстречу, выбрал удобный склон, перепахал его канавами, окопался на вершине. Оланки вышли на нас к вечеру, многие так и не протрезвели. Их было много, раз в пять больше, чем нас, большая конница. Мы побили их так легко, что сами не поверили. Поэтому и пошли дальше, сюда, на Серебрянку, взять Обещанную землю целиком. И эту войну они потом назвали Собачьей злобой. Тогда и после, в Лживую битву, как вы её называете, мы хорошо оланкам наваляли. Это теперь они подобрали зады, втянули животы, и хоть как-то похожи на грозных хозяев Немирова дола. А у вас что плетут молодым о первой войне?
– Говорят, вы напали ночью, словно Мраковы духи. А прежде ходили по сёлам и до единого человека всех вырезали. Ни баб, ни младенцев не щадили.
– Ага, – зло перебил Ратмир, – и глодали сырое мясо с их маленьких косточек. Просто из Выгорецы никто добровольно не ушёл, хотя мы не удерживали, а теперь говорят, что мы всех вырезали. Люди обрадовались, что теперь рать есть, теперь подземцы не сунутся. Оланки были далеко, в Выгореце ни одного селища не осталось, где не покуражились бы подземцы. Все в долине помалкивают, как позорно оланки обделались в первую войну, сочиняют про яров смрадное. Знаешь почему? – Ратмир вдруг возвысил голос, плечом наклонился к Дарьяну. – Потому что все вы ещё союзники. Война не кончилась. В голос признали наше право на северный дол, пошли на мировую, но шепчетесь, ведёте тайные переговоры. – И опять откинулся затылком к стене. – Презираете нас. Не за то, что оттяпали здоровенный кус богатой земли. Не-е-ет. Яргород на Серебрянке тычет вам в глаза вашей слабостью. Ведёте бесконечные разговоры о справедливости и Веславом Законе, понимаете, да вслух признать не хотите, что правда у того, у кого рать крепче.
Дарьян молчал, откровенность яра настораживала, пугала.
– Останься до осени, – вдруг предложил Ратмир просто, как само собой разумеющееся. – В моём ближнем круге будешь учиться с мечом биться, а осенью решишь, кем хочешь быть, воином или пахарем.
Ратмир спиной оттолкнулся от стены, встал на одно колено – собрался спускаться. Изумлённый, Дарьян остановил его вопросом:
– С чего это княжич яров так заботится о простом плугаре?
– С того, что можешь оказаться не так прост, как сам думаешь. Те, кто на виду и грозно орут, размахивая мечом, обычно по сути – пустое ратное мясо. Те, кто поумнее, часто до нужной поры остаются в тени: учатся, наблюдают. Ждут. Они и есть сильные, они добудут мне победу. Я сделаю тебя сильным, умеющим побеждать. А ты отплатишь мне тем, что не подведёшь, в нужный миг выберешь меня, а не моих врагов.
Дарьян онемел от такого поворота разговора, молчал под пристальным давящим взглядом.
Согласиться немыслимо, смертельно опасно, а отказаться от места в ближнем круге ярского княжича язык не поворачивался. Стать ратником, учиться у яров, учится у Зарубы – у самого прославленного поединщика Немирова дола. И может, когда-нибудь даже «зажечь» СВОЙ Симарглов меч…
Голова закружилась. Дарьян тянул с ответом, но чувствовал, понимал, что даёт немое согласие.
Ратмир ждал, наблюдал. И наконец медленно кивнул.
С волной прокатившегося по телу страха Дарьян понял, что теперь у него с наследным княжичем яров тайный уговор.
