Безделью Дарьян радовался недолго, мять боками солому быстро надоело. С хрустом, со сладким сдавленным мычанием потянулся, изогнулся коромыслом. Голова была свежей, в теле пружинила бодрость.
Вынул подаренный нож. Клинок широкий и короткий, чуть больше пяди, но острый – хоть брейся. Однако теперешнему его хозяину, с золотыми, нежно-шершавыми щеками, сохранившими будто специально для маминых ласковых щипков упругие бугорки в уголках рта, это было не надобно.
Сейчас Дарьяну нож потребовался для другого дела. Раз нет книги дочитать, он подсел к стене и там, где в глаза не бросится, на третьем от земли бревне, принялся неглубоко вырезать.
Скоро в выемках и царапинах обозначилась молодая плакучая ива, гибкая, упругая, она лениво поигрывала ветвями в быстром весёлом потоке у корней.
Внезапно Дарьян уловил новый шум. Из окна. Прислушался. Отдалённый беспорядочный перестук, будто где-то работает-торопится сразу сотня дровосеков и ковалей. Перестук этот нарастал мощной тревожной волной, изредка его перекрывали короткие злые выкрики.
Бездельный уют хлевушка растворился как не было. Звуки эти показались знакомыми, и походили они на… битву?!
Большую, яростную. Наподобие позавчерашней.
Разве что без стонов посечённых и ржанья лошадей.
Здесь? В Яргороде?!
Повлёкся на звук, словно зверь в чаще. За дверью на миг остановился, а потом уверенно зашагал влево. Миновал хлев, в котором ночевал, за калиткой прошёл длинный пустой скотный двор, завернул за него, обогнул торец пристроенного к нему по задней стене жеребятника и наконец увидел.
Посреди большой поляны, ограждённой с левого угла жеребятником и конюшней, а с правого – высоким плетнём, бешено рубились десятков пять вооружённых парней. Сражались стройно, попарно в линию. Те, кто бились к Дарьяну вполоборота со спины, сильно теснили, напирали. Мечи лупили по щитам, иногда – по железным пластинам и кольцам на кожаных безрукавках, по остроконечным шлемам.
У конюшни толпились босоногие мальчишки-скотники в соломенных шляпах, заворожённо глазели. Дарьян отступил, спрятался в тени под свесом крыши.
Вроде бы все сражающиеся довольно молоды, ровесники Дарьяна или чуть старше, однако в каждом их движении проступала та безукоризненная чёткость мастерства, что колдовским образом захватывает всякий неосторожный взгляд, иссушает глаза, не давая моргнуть.
Некоторые воины шлемы не надели, виски их были высоко выбриты, волосы сплетены в короткую косу на манер ярских ратников. По обе стороны от линии боя на вытоптанной земле темнели полосы крашеных коричневых опилок. Заступать нельзя, догадался Дарьян.
– Вран! – плотным басом, перекрывая шум, рявкнул из тенька под навесом конюшни и тем себя обнаружил могучий лысый мужик с короткой чёрной бородой. Вдогонку проорал угрозу столь хитроумного и срамного телесного наказания, что брови у Дарьяна невольно поползли вверх, и он на всякий случай отшагнул поглубже в своё укрытие.
А грозный мужик, напротив, с медлительностью уверенного в своей силе человека вышел под палящее солнце, направился к сражающимся. Цепкий взгляд из-под мохнатых бровей прилип к ним намертво. И по осанке, и по округлым плечам, что открывала кожаная безрукавная рубаха, и по страшным рубцам на предплечье и на щеке, похожим на вспучившиеся из земли витые корни, – по всему скажешь, что бывалый воин.
Чернокосый высокий парень из нападающих, по-видимому Вран, досадуя, отдёрнул от противника занесённый меч, отступил назад из месива взмыленных быстрых тел. Следом из гущи битвы, закинув меч на плечо и чуть ли не подпрыгивая, вынырнул его победитель.
