Немногие для вечности живут… (сборник) - страница 12

Туда, где с темным содроганьем

В песок зарылся амулет.

Туда душа моя стремится,

За мыс туманный Меганом,

И черный парус возвратится

Оттуда после похорон.

16 августа 1917, Алушта

«Среди священников левитом молодым…»

А. В. Карташеву

Среди священников левитом молодым

На страже утренней он долго оставался.

Ночь иудейская сгущалася над ним,

И храм разрушенный угрюмо созидался.

Он говорил: Небес тревожна желтизна.

Уж над Евфратом ночь, бегите, иереи.

А старцы думали: Не наша в том вина –

Се черно-желтый свет, се радость Иудеи.

Он с нами был, когда, на берегу ручья,

Мы в драгоценный лен субботу пеленали

И семисвещником тяжелым освещали

Ерусалима ночь и чад небытия.

1917

«Твое чудесное произношенье…»

Твое чудесное произношенье –

Горячий посвист хищных птиц;

Скажу ль: живое впечатленье

Каких-то шелковых зарниц.

«Что» – голова отяжелела.

«Цо» – это я тебя зову!

И далеко прошелестело:

Я тоже на земле живу.

Пусть говорят: любовь крылата,

Смерть окрыленнее стократ;

Еще душа борьбой объята,

А наши губы к ней летят.

И столько воздуха и шелка

И ветра в шепоте твоем,

И, как слепые, ночью долгой

Мы смесь бессолнечную пьем.

Начало 1918

«Что поют часы-кузнечик…»

Что поют часы-кузнечик,

Лихорадка шелестит,

И шуршит сухая печка –

Это красный шелк горит.

Что зубами мыши точат

Жизни тоненькое дно –

Это ласточка и дочка

Отвязала мой челнок.

Что на крыше дождь бормочет –

Это черный шелк горит.

Но черемуха услышит

И на дне морском: прости.

Потому что смерть невинна,

И ничем нельзя помочь,

Что в горячке соловьиной

Сердце теплое еще.

Начало 1918

«Когда на площадях и в тишине келейной…»

Когда на площадях и в тишине келейной

Мы сходим медленно с ума,

Холодного и чистого рейнвейна

Предложит нам жестокая зима.

В серебряном ведре нам предлагает стужа

Валгаллы белое вино,

И светлый образ северного мужа

Напоминает нам оно.

Но северные скальды грубы,

Не знают радостей игры,

И северным дружинам любы

Янтарь, пожары и пиры.

Им только снится воздух юга –

Чужого неба волшебство,

И все-таки упрямая подруга

Откажется попробовать его.

1917

Кассандре

Я не искал в цветущие мгновенья

Твоих, Кассандра, губ, твоих, Кассандра, глаз,

Но в декабре торжественного бденья

Воспоминанья мучат нас.

И в декабре семнадцатого года

Все потеряли мы, любя:

Один ограблен волею народа,

Другой ограбил сам себя…

Когда-нибудь в столице шалой

На скифском празднике, на берегу Невы,

При звуках омерзительного бала

Сорвут платок с прекрасной головы.

Но, если эта жизнь – необходимость бреда

И корабельный лес – высокие дома, –

Я полюбил тебя, безрукая победа

И зачумленная зима.

На площади с броневиками

Я вижу человека – он

Волков горящими пугает головнями:

Свобода, равенство, закон.

Больная, тихая Кассандра,

Я больше не могу – зачем

Сияло солнце Александра,

Сто лет тому назад сияло всем?

1917

«В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа…»

Du, Doppelgänger! du, bleicher Geselle!..[3]

В тот вечер не гудел стрельчатый лес органа.

Нам пели Шуберта – родная колыбель!

Шумела мельница, и в песнях урагана

Смеялся музыки голубоглазый хмель!

Старинной песни мир – коричневый, зеленый,

Но только вечно-молодой,

Где соловьиных лип рокочущие кроны

С безумной яростью качает царь лесной.

И сила страшная ночного возвращенья –

Та песня дикая, как черное вино:

Это двойник – пустое привиденье –

Бессмысленно глядит в холодное окно!

Январь 1918

«На страшной высоте блуждающий огонь!..»

На страшной высоте блуждающий огонь!

Но разве так звезда мерцает?

Прозрачная звезда, блуждающий огонь,

Назад Вперед

Немногие для вечности живут… (сборник) - страница 12

Похожие книги