Читать онлайн Осип Мандельштам - Я вернулся в мой город…

* * *

Камень

(1908–1915)

«Сусальным золотом горят…»

Сусальным золотом горят

В лесах рождественские елки;

В кустах игрушечные волки

Глазами страшными глядят.

О, вещая моя печаль,

О, тихая моя свобода

И неживого небосвода

Всегда смеющийся хрусталь!

1908

«Только детские книги читать…»

Только детские книги читать,

Только детские думы лелеять,

Все большое далеко развеять,

Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал,

Ничего от нее не приемлю,

Но люблю мою бедную землю

Оттого, что иной не видал.

Я качался в далеком саду

На простой деревянной качели,

И высокие темные ели

Вспоминаю в туманном бреду.

1908

«Нежнее нежного…»

Нежнее нежного

Лицо твое,

Белее белого

Твоя рука,

От мира целого

Ты далека,

И все твое —

От неизбежного.

От неизбежного —

Твоя печаль,

И пальцы рук

Неостывающих,

И тихий звук

Неунывающих

Речей,

И даль

Твоих очей.

1909

«Есть целомудренные чары…»

Есть целомудренные чары —

Высокий лад, глубокий мир,

Далеко от эфирных лир

Мной установленные лары.

У тщательно обмытых ниш

В часы внимательных закатов

Я слушаю моих пенатов

Всегда восторженную тишь.

Какой игрушечный удел,

Какие робкие законы

Приказывает торс точеный

И холод этих хрупких тел!

Иных богов не надо славить:

Они как равные с тобой,

И, осторожною рукой,

Позволено их переставить.

1909

«Дано мне тело – что мне делать с ним…»

Дано мне тело – что мне делать с ним,

Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить

Кого, скажите, мне благодарить?

Я и садовник, я же и цветок,

В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло

Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор,

Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть —

Узора милого не зачеркнуть.

1909

«Невыразимая печаль…»

Невыразимая печаль

Открыла два огромных глаза,

Цветочная проснулась ваза

И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена

Истомой – сладкое лекарство!

Такое маленькое царство

Так много поглотило сна.

Немного красного вина,

Немного солнечного мая —

И, тоненький бисквит ломая,

Тончайших пальцев белизна.

1909

«Ни о чем не нужно говорить…»

Ни о чем не нужно говорить,

Ничему не следует учить,

И печальна так и хороша

Темная звериная душа:

Ничему не хочет научить,

Не умеет вовсе говорить

И плывет дельфином молодым

По седым пучинам мировым.

Декабрь 1909

«Когда удар с ударами встречается…»

Когда удар с ударами встречается,

И надо мною роковой

Неутомимый маятник качается

И хочет быть моей судьбой,

Торопится, и грубо остановится

И упадет веретено —

И невозможно встретиться, условиться

И уклониться не дано.

Узоры острые переплетаются,

И, все быстрее и быстрей,

Отравленные дротики взвиваются

В руках отважных дикарей;

И вереница стройная уносится

С веселым трепетом, и вдруг —

Одумалась и прямо в сердце просится

Стрела, описывая круг.

1910

«Медлительнее снежный улей…»

Медлительнее снежный улей,

Прозрачнее окна хрусталь,

И бирюзовая вуаль

Небрежно брошена на стуле.

Ткань, опьяненная собой,

Изнеженная лаской света,

Она испытывает лето,

Как бы не тронута зимой;

И, если в ледяных алмазах

Струится вечности мороз,

Здесь – трепетание стрекоз

Быстроживущих, синеглазых.

1910

Silentium

Она еще не родилась,

Она и музыка и слово,

И потому всего живого

Ненарушаемая связь.

Спокойно дышат моря груди,

Но, как безумный, светел день,

И пены бледная сирень

В черно-лазоревом сосуде.

Да обретут мои уста

Первоначальную немоту,

Как кристаллическую ноту,

Что от рождения чиста!

Останься пеной, Афродита,

И, слово, в музыку вернись,

И, сердце, сердца устыдись,

С первоосновой жизни слито!

1910, 1935

«Слух чуткий парус напрягает…»

Слух чуткий парус напрягает,

Расширенный пустеет взор,

И тишину переплывает

Полночных птиц незвучный хор.

Я так же беден, как природа,

И так же прост, как небеса,

И призрачна моя свобода,

Как птиц полночных голоса.

Я вижу месяц бездыханный

И небо мертвенней холста;

Твой мир, болезненный и странный,

Я принимаю, пустота!

1910

«Как тень внезапных облаков…»

Как тень внезапных облаков,

Морская гостья налетела

И, проскользнув, прошелестела

Смущенных мимо берегов.

Огромный парус строго реет;

Смертельно бледная волна

Отпрянула – и вновь она

Коснуться берега не смеет;

И лодка, волнами шурша,

Как листьями, – уже далёко…

И, принимая ветер рока,

Раскрыла парус свой душа.

1910, 1922

«В огромном омуте прозрачно и темно…»

В огромном омуте прозрачно и темно,

И томное окно белеет;

А сердце – отчего так медленно оно

И так упорно тяжелеет?

То – всею тяжестью оно идет ко дну,

Соскучившись по милом иле,

То – как соломинка, минуя глубину,

Наверх всплывает без усилий.

С притворной нежностью у изголовья стой

И сам себя всю жизнь баюкай,

Как небылицею, своей томись тоской

И ласков будь с надменной скукой.

1910

«Скудный луч, холодной мерою…»

Скудный луч, холодной мерою

Сеет свет в сыром лесу.

Я печаль, как птицу серую,

В сердце медленно несу.

Что мне делать с птицей раненой?

Твердь умолкла, умерла.

С колокольни отуманенной

Кто-то снял колокола,

И стоит осиротелая

И немая вышина —

Как пустая башня белая,

Где туман и тишина.

Утро, нежностью бездонное —

Полуявь и полусон,

Забытье неутоленное, —

Дум туманный перезвон…

1911

Раковина

Быть может, я тебе не нужен,

Ночь; из пучины мировой,

Как раковина без жемчужин,

Я выброшен на берег твой.

Ты равнодушно волны пенишь

И несговорчиво поешь;

Но ты полюбишь, ты оценишь

Ненужной раковины ложь.

Ты на песок с ней рядом ляжешь,

Оденешь ризою своей,

Ты неразрывно с нею свяжешь

Огромный колокол зыбей;

И хрупкой раковины стены —

Как нежилого сердца дом —

Наполнишь шепотами пены,

Туманом, ветром и дождем…

1911

«На перламутровый челнок…»

На перламутровый челнок

Натягивая шелка нити,

О, пальцы гибкие, начните

Очаровательный урок!

Приливы и отливы рук —

Однообразные движенья…

Ты заклинаешь, без сомненья,

Какой-то солнечный испуг, —

Когда широкая ладонь,

Как раковина, пламенея,

То гаснет, к теням тяготея,

То в розовый уйдет огонь!

16 ноября 1911

«Я вздрагиваю от холода…»

Я вздрагиваю от холода —

Мне хочется онеметь!

А в небе танцует золото —

Приказывает мне петь.

Томись, музыкант встревоженный,

Люби, вспоминай и плачь

И, с тусклой планеты брошенный,

Подхватывай легкий мяч!

Так вот она – настоящая

С таинственным миром связь!

Какая тоска щемящая,

Какая беда стряслась!

Что, если, вздрогнув неправильно,

Мерцающая всегда,

Своей булавкой заржавленной

Достанет меня звезда?

1912, 1937

«Я ненавижу свет…»

Я ненавижу свет

Однообразных звезд.

Здравствуй, мой давний бред, —

Башни стрельчатый рост!

Кружевом, камень, будь

И паутиной стань:

Неба пустую грудь

Тонкой иглою рань.

Будет и мой черед —

Чую размах крыла.

Так – но куда уйдет

Мысли живой стрела?

Или свой путь и срок

Я, исчерпав, вернусь:

Там – я любить не мог,

Здесь – я любить боюсь…

1912

«Образ твой, мучительный и зыбкий…»

Образ твой, мучительный и зыбкий,

Я не мог в тумане осязать.

«Господи!» – сказал я по ошибке,

Сам того не думая сказать.

Божье имя, как большая птица,

Вылетело из моей груди.

Впереди густой туман клубится,

И пустая клетка позади…

Апрель 1912

Пешеход

М. Л. Лозинскому

Я чувствую непобедимый страх

В присутствии таинственных высот;

Я ласточкой доволен в небесах,

И колокольни я люблю полет!

И, кажется, старинный пешеход,

Над пропастью, на гнущихся мостках,

Я слушаю – как снежный ком растет

И вечность бьет на каменных часах.

Когда бы так! Но я не путник тот,

Мелькающий на выцветших листах,

И подлинно во мне печаль поет;

Действительно, лавина есть в горах!

И вся моя душа – в колоколах,

Но музыка от бездны не спасет!

1912

Золотой

Целый день сырой осенний воздух

Я вдыхал в смятеньи и тоске;

Я хочу поужинать, – и звезды

Золотые в темном кошельке!

И, дрожа от желтого тумана,

Я спустился в маленький подвал;

Я нигде такого ресторана

И такого сброда не видал!

Мелкие чиновники, японцы,

Теоретики чужой казны…

За прилавком щупает червонцы

Человек – и все они пьяны.

– Будьте так любезны, разменяйте, —

Убедительно его прошу —

Только мне бумажек не давайте —

Трехрублевок я не выношу!

Что мне делать с пьяною оравой?

Как попал сюда я, Боже мой?

Если я на то имею право —

Разменяйте мне мой золотой!

1912

«…Дев полуночных отвага…»

…Дев полуночных отвага

И безумных звезд разбег,

Да привяжется бродяга,

Вымогая на ночлег.

Кто, скажите, мне сознанье

Виноградом замутит,

Если явь – Петра созданье,

Медный всадник и гранит?

Слышу с крепости сигналы,

Замечаю, как тепло.

Выстрел пушечный в подвалы,

Вероятно, донесло.

И гораздо глубже бреда

Воспаленной головы

Звезды, трезвая беседа,

Ветер западный с Невы.

1913

Бах

Здесь прихожане – дети праха

И доски вместо образов,

Где мелом, Себастьяна Баха

Лишь цифры значатся псалмов.

Разноголосица какая

В трактирах буйных и в церквах,

А ты ликуешь, как Исайя,

О, рассудительнейший Бах!

Высокий спорщик, неужели,

Играя внукам свой хорал,

Опору духа в самом деле

Ты в доказательстве искал?

Что звук? Шестнадцатые доли,

Органа многосложный крик —

Лишь воркотня твоя, не боле,

О, несговорчивый старик!

И лютеранский проповедник

На черной кафедре своей

С твоими, гневный собеседник,

Мешает звук своих речей.

1913

«В спокойных пригородах снег…»

В спокойных пригородах снег

Сгребают дворники лопатами;

Я с мужиками бородатыми

Иду, прохожий человек.

Мелькают женщины в платках,

И тявкают дворняжки шалые,

И самоваров розы алые

Горят в трактирах и домах.

1913

Адмиралтейство

В столице северной томится пыльный тополь,

Запутался в листве прозрачный циферблат,

И в темной зелени фрегат или акрополь

Сияет издали, воде и небу брат.

Ладья воздушная и мачта-недотрога,

Служа линейкою преемникам Петра,

Он учит: красота – не прихоть полубога,

А хищный глазомер простого столяра.

Нам четырех стихий приязненно господство,

Но создал пятую свободный человек.

Не отрицает ли пространства превосходство

Сей целомудренно построенный ковчег?

Сердито лепятся капризные Медузы,

Как плуги брошены, ржавеют якоря,

И вот разорваны трех измерений узы

И открываются всемирные моря!

Май 1913

«От легкой жизни мы сошли с ума…»

От легкой жизни мы сошли с ума:

С утра вино, а вечером похмелье.

Как удержать напрасное веселье,

Румянец твой, о пьяная чума?

В пожатьи рук мучительный обряд,

На улицах ночные поцелуи —

Когда речные тяжелеют струи

И фонари как факелы горят.

Мы смерти ждем, как сказочного волка,

Но я боюсь, что раньше всех умрет

Тот, у кого тревожно-красный рот

И на глаза спадающая челка.

Ноябрь 1913

Ахматова

Вполоборота, о, печаль!

На равнодушных поглядела.

Спадая с плеч, окаменела

Ложно-классическая шаль.

Зловещий голос – горький хмель —

Души расковывает недра:

Так – негодующая Федра —

Стояла некогда Рашель.

1914

Равноденствие

Есть иволги в лесах, и гласных долгота

В тонических стихах единственная мера.

Но только раз в году бывает разлита

В природе длительность,

как в метрике Гомера.

Как бы цезурою зияет этот день:

Уже с утра покой и трудные длинноты;

Волы на пастбище, и золотая лень

Из тростника извлечь богатство целой ноты.

1914

«„Мороженно!“ Солнце. Воздушный бисквит…»

«Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит.

Прозрачный стакан с ледяною водою.

И в мир шоколада с румяной зарею,

В молочные Альпы, мечтанье летит.

Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть —

И в тесной беседке, средь пыльных акаций,

Принять благосклонно от булочных граций

В затейливой чашечке хрупкую снедь…

Подруга шарманка, появится вдруг

Бродячего ледника пестрая крышка —

И с жадным вниманием смотрит мальчишка

В чудесного холода полный сундук.

И боги не ведают – что он возьмет:

Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?

Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,

Сверкая на солнце, божественный лед.

1914

«Есть ценностей незыблемая скала…»

Есть ценностей незыблемая скала

Над скучными ошибками веков.

Вперед

Читать онлайн Осип Мандельштам - Я вернулся в мой город…

Похожие книги