– Вы обручились с Эгнес?
– Да как-то, вроде бы…
– Та-ак, – сказал Сидни, глядя еще пристальней.
Харольд задрожал, и мы его не осудим. Издатели – тонкий, чувствительный народ. Взгляните на Голланца. Взгляните на Хэмиша Хамилтона. Взгляните на Чепмена с Холлом, на Хейнемана, на Дженкинса. Даже в веселые минуты Сидни выглядел грозно. Статус его и вид доказывали, что он достоин своих предков-горилл. Слабых и нервных людей обычно предупреждали перед встречей. Харольд подумал, что дядя, который хочет видеть вот это у одра болезни – большой чудак. Однако беседу он продолжал как можно приветливей.
– Какая погода! – заметил он.
– Ы-ыр-р, – отвечал Сидни.
– Вашему дяде лучше?
– При чем тут дядя! Вы сейчас заняты?
– Нет.
– Это хорошо, – сказал Сидни. – Я хочу свернуть вам шею.
Они помолчали. Харольд сделал шаг назад. Сидни сделал шаг вперед. Харольд сделал еще один шаг, равно как и Сидни. Харольд отскочил в сторону. Отскочил и Сидни. Если бы он не издавал звуков, наводящих на мысль о том, что неопытный испанец учится щелкать кастаньетами, можно было бы подумать, что они собираются исполнить красивый старинный танец.
– Или, скорее, – уточнил Сидни, – разорвать вас на части.
– Почему? – спросил Харольд, склонный к дотошности.
– Сами знаете, – отвечал Сидни, двигаясь к востоку, тогда как его визави двигался к западу. – Потому что вы крадете чужих невест, как последняя змея.
Харольд кое-что знал о змеях и мог бы поспорить, но не получил такой возможности. Его собеседник протянул вперед руку, и спасти шею удалось, очень быстро втянув ее в плечи.
– Минуточку, – сказал он.
Я говорил, что издатели нервны. Кроме того, они умны. Ходдер и Стаффтон не нашли бы лучшего хода.
– Вы хотите разорвать меня на части?
– И поплясать на них.
Харольду было нелегко усмехнуться, нижняя челюсть дрожала, но он это сделал.
– Ясно, – сказал он. – Тогда победа вам обеспечена. Играть не надо… Очень хитро, Макмердо, очень хитро. Хотя и не совсем прилично.
Сидни покраснел. Руки его упали. Он растерянно жевал губу.
– Об этом я не подумал, – признался он.
– А люди подумают, – заметил Харольд.
– Понимаю… Значит, отложим?
– Да, как-нибудь выберем время…
– Нет, сразу после матча. Ждать недолго.
Именно в эту минуту я подошел к ним. Тогда я часто бывал судьей в финальном матче.
– Готовы? – спросил я.
– Мягко сказано, – отвечал Сидни. – Рвемся в бой.
Харольд промолчал, только облизнул губы.
Мои друзья (продолжал Старейшина) по своей доброте говорят иногда, что я бесподобно описываю матч со всеми деталями, от первой лунки до последней, показывая, как фортуна клонится то туда, то сюда, пока не увенчает лаврами потный лоб победителя. Хотелось бы сделать это и сейчас; но, как ни жаль, материал не дает такой возможности. С самого начала схватка была до безнадежности односторонней.
Я сразу подметил, что Харольд – не в лучшей форме, но приписал это естественному волнению. Даже когда он прошляпил две первые лунки, я верил, что он соберется и покажет класс.
Тогда я не знал, какие чувства его терзали. Он рассказал мне об этом спустя несколько лет. Меня удивляло, что он играет с безупречной деликатностью. В подобных ситуациях самые милые люди нет-нет да и сорвутся, но он ни на секунду не терял учтивости. Могло показаться, что он заискивает перед Макмердо.
Однако все было напрасно. Три раза мрачный соперник отверг сигарету и без должного пыла принял слова о том, что проиграть самому Сидни – уже большая честь, а смотреть на его игру – истинное наслаждение.
