– Не знаю, что с ними происходит в два года, – вздохнула она. – Как будто родного ребенка кем-то подменили.
– Посадите его обратно на стул, – сказал папа. – Ему надо доесть.
Бабушка встала, подняла Фрэнка и усадила на стул, который Элоиза поставила в прежнее положение. Фрэнк затих. Все вернулось к тому, с чего началось: все сидели прямо, никто не елозил. Фрэнк хотел есть. Он с самого начала хотел есть. Бабушка Мэри вложила ему в руку ложку. Фрэнк пользовался ею как мог, но сосиску ел руками. Папа, судя по всему, не возражал.
После того как Фрэнк откусил три кусочка, папа спросил:
– Как Розанна?
– Устала, – ответила бабушка. – Очень устала. Скорее бы ребенок вышел. Скорее бы.
Комната перестала трястись, и Фрэнк несколько раз вздохнул.
Папа сказал:
– Он орет, но, надо признать, почти никогда не плачет и не ноет.
Уолтеру казалось, что, возможно, он выращивает слишком много овса, но когда ты Лэнгдон, а твоя мать – Чик, это так естественно: сажать овес, есть овес, кормить скотину овсом, спать на овсяной соломе и, самое главное, наслаждаться всеми этапами выращивания овса. Он уговорил своего шурина Рольфа – тот теперь управлял фермой Опы и Омы, хотя старики по-прежнему жили в доме, – и в этом году посадить сорок акров. Рольфу было двадцать лет, но здравого смысла – как у десятилетнего. У Розанны мозгов хватало на них обоих.
Больше всего Уолтеру нравилось вязать снопы и убирать овес в скирды. Стояла жара, пыль лезла повсюду – в волосы, одежду, сапоги, глаза и нос, – но поле убранного овса было достижением, предварявшим полный амбар сена и зерна, благодаря чему все – и люди и скотина – переживут зиму. Овсяная солома имела красивый желтый цвет, бледнее золота, но полезнее.
А еще Уолтеру нравилось, что август был месяцем гостей и больших компаний. Со всего графства к нему на ферму сходились мальчики и мужчины, а он ходил к ним, и всегда было полно еды и разговоров. К тому же Джейк и Эльза – терпеливые, сильные, элегантные серые лошадки – прекрасно справлялись с жатвенной машиной. Неважно, кто ими управлял. Ими мог управлять даже ребенок, и они все равно выполняли свою работу. Не убегали, как тяжеловозы Тео Уайтхеда в тот год, когда они сломали жатвенную машину о забор, из-за чего молотьбу пришлось отложить на четыре дня, пока занимались ее починкой.
Когда приходили гости, Розанна устраивала ужин на заднем дворе, под пеканами. В тени заранее расстилались скатерти, заставленные хлебом, бобами, карамелизованной морковью, сладкой кукурузой, арбузами и шинкованной капустой, и как только гости рассаживались, она выносила жаркое, два блюда, чтобы на всех хватило. Посередине лежало масло, которое она сама готовила, солила и продавала в городской лавке. Все говорили, что это лучшее масло во всем графстве.
Помимо их собственных семей, являлись Уайтхеды, Льюисы и Смиты, которых Уолтер и Розанна видели только во время жатвы и сбора урожая. Все приходили целыми семьями: мужчины помогали с жатвой, женщины готовили, а дети играли. Розанна устроила детей в боковом дворе, где было двое качелей – из шины и из доски, – а девочки под руководством Элоизы крутили рычаг маслобойки, в которой сбивали мороженое. Хотя Уолтер не выращивал персики и не знал никого, кто бы этим занимался, Розанна купила целую кучу персиков в городе и самые спелые добавила в мороженое. Из всех семейств, которые вместе занимались жатвой и, следовательно, вместе обедали, только семья Уолтера делала мороженое. День у Уолтера всегда длился долго, потому что он выращивал так много овса.
