– Может быть, они надеются, что твоя жизнь, мелькающая перед глазами, достаточно отвлечет тебя от страха перед полетом?
– О, оно живое, – иронично проговорила я, поворачиваясь к нему. – А разговоры не нарушат давление воздуха в кабине или что-то в этом роде?
Сунув руку в карман, он снова достал свой счастливый пенни:
– Я не исключаю этого.
Я лично знала Итана не слишком хорошо, но по рассказам Дэйна и Ами у меня сложилось о нем такое представление: сорвиголова, охотник за приключениями, честолюбец и местами даже головорез.
Но человек, вцепившийся в подлокотник так, словно от этого зависит вся его жизнь… совсем не был похож на такого парня.
Глубоко вздохнув, он расправил плечи и болезненно поморщился. Во мне метр шестьдесят, и то мне было немного неудобно. А у Итана только ноги были, наверное, не меньше трех метров, и я не могла себе представить, каково все это для него. После того, как он заговорил, похоже, «заклятие тишины» было разрушено. То его колено подпрыгивало от избытка нервной энергии, то его пальцы «пустились в пляс», отбивая дробь по подносу с напитками. Уже даже милая старая леди в мрачном одеянии, сидевшая перед нами, начала бросать на него недобрые взгляды. Тогда он стал улыбаться самым извиняющимся образом.
– Расскажи мне о своем счастливом пенни, – попросила я, указывая на монету, все еще зажатую в его кулаке. – Почему ты думаешь, что он приносит удачу?
Он помолчал, как будто взвешивал риск взаимодействия со мной против потенциального облегчения за счет отвлечения внимания.
– Я не хочу поощрять разговоры в самолете, но скажи, что ты тут видишь – начал он и раскрыл ладонь.
– Монету 1955 года, – заметила я.
– А что еще?
Я пригляделась внимательнее:
– О… ты имеешь в виду, что буквы удвоены?
Итан наклонился и показал куда-то пальцем.
– Ты действительно сумела разглядеть их прямо здесь, в самолете?! Они над головой Линкольна.
И правда, буквы, которые читались в словах о Боге, которому мы верим, были проштампованы дважды.
– Раньше я не видела ничего подобного, – прозвучало мое признание.
– Таких монет всего несколько штук! – убежденно заверил он, провел большим пальцем по поверхности монеты и засунул пенни обратно в карман.
– Они, наверное… очень ценные? – спросила я.
– Стоит около тысячи долларов.
– Ничего себе! – охнула я.
Тут мы попали в небольшую турбулентность, и глаза Итана дико забегали по самолету в поисках кислородной маски, которые, как нам сообщали, могут появиться в любой момент. Надеясь снова отвлечь его, я спросила:
– Как ты достал его?
– Я покупал бананы как раз перед собеседованием, и эта монета была частью моей сдачи.
– И что же?
– Тогда я получил не только работу, но и этот цент. Когда однажды я решил расплатиться этими монетами, автомат выплюнул этот цент, потому что решил, что он фальшивый. С тех пор я ношу его с собой.
– А ты не боишься, что потеряешь его?
– В этом вся суть удачи, не так ли? – проговорил Итан сквозь стиснутые зубы. – Ты должен верить, что везение в жизни не мимолетно.
– И ты сейчас в это веришь?
Он попытался расслабиться, странно встряхивая руками. Если я правильно поняла выражение его лица, он сожалел о том, что сказал мне что-то лишнее. Но турбулентность усиливалась, и все шесть с лишним футов его тела снова застыли в ужасе.
– Знаешь, – сказала я, – ты не производишь впечатление человека, который боится летать.
Он сделал несколько глубоких вдохов:
