Алиса, заметив моё состояние, пыталась отвлечь меня разговорами, но я едва реагировала. Её слова проплывали мимо, как осенние листья, уносимые ветром.
Вечером, Влад как обычно, ждал меня офиса. Он с беспокойством смотрел на меня, задавая вопросы, на которые я не могла ответить. Мои попытки объяснить что-то выглядели неуклюже и неубедительно. Я чувствовала, что обманываю его, хотя и не хотела этого.
– Что-то случилось? – спросил он, держа меня за руку, когда мы подъехали к дому. – Ты какая-то… отстраненная.
Я прижалась к нему, но тепло его объятий не согревало. Мне казалось, что между нами возникла невидимая стена, которую я сама построила из невысказанных чувств. Я знала, что должна ему рассказать, но слова застревали в горле. Я лишь попросила, чтобы он дал мне провести вечер в одиночестве, ссылаясь, что мне действительно, нужно отдохнуть.
Дома, оставшись одна, я наконец-то разрешила себе плакать. Слёзы лились рекой, вымывая накопившееся напряжение. Уже год я не позволяла себе думать о нем и тем более, реветь. Это был не плач от боли, а скорее от изнеможения, от того бессилия, которое я испытывала перед бурей эмоций, разрушившей мой искусственно созданный мир.
Я понимала, что это лишь начало, и меня ждет нечто гораздо более сложное, чем просто встреча с бывшим возлюбленным. Встреча с тем, кто растоптал мое сердце…
Я взяла телефон, хотя и не знала, кому позвонить. Марии? Розалии? Нет. Им нельзя. Я потом не избавлюсь от их гиперопеки. Им лучше вообще ничего не рассказывать о том, что я видела его, так будет лучше и они будут меньше переживать.
Я нуждаюсь в тишине, в возможности быть одинокой со своими мыслями, пусть даже и болезненными. Завтра надо будет идти на работу. Завтра я снова увижу Рябинина. И я не знаю, что делать дальше…
Утро встретило меня серой, дождливой пеленой. Серый цвет, казалось, проник и в мою душу, отражая мое внутреннее состояние. Подъехав к офису, я почувствовала, как сердце заколотилось чаще. Рябинин… Он будет здесь. Этот образ, как навязчивая мелодия, крутился в моей голове, не давая сосредоточиться.
Даже Алиса, обычно бодрая и жизнерадостная, казалась сегодня какой-то заторможенной. Мы молча сели за рабочие столы, погрузившись в тишину, прерываемую лишь стуком клавиатур.
Рабочий день начался мучительно медленно. Каждый шорох, каждый скрип двери заставляли меня вздрагивать. Я старалась сосредоточиться на проекте реконструкции, но мысли о вчерашнем вечере, о слезах, о Владе, о Алексее… Они преследовали меня, как призраки. Я украдкой поглядывала на дверь кабинета Анжелики Борисовны – Алексей был там на встрече.
Через какое-то время, они всё-таки вышли из кабинета.
Он выглядел… иначе. Более спокойным, взрослым, чем я помнила. Был всё ещё таким же красивым, с этой неизменной притягательностью, которая когда-то заставила меня потерять голову. Его взгляд, холодный и отстранённый вначале, неоднократно задерживался на моём лице. Я не могла прочитать его эмоции, он научился их искусно прятать.
Пока они стояли за стеклянной перегородкой, продолжая что-то обсуждать, я старалась поменьше пялиться в ту сторону и имитировать бурную рабочую деятельность.
Я случайно пересеклась с ним, выходя из офисной кухни с очередной кружкой кофе. Ещё немного, и мы бы столкнулись, но я успела затормозить. Наши взгляды держались дольше чем было нужно…
– Здравствуй, – тихо и сухо произносит Рябинин.
