Он швырнул еще один камень, но тот отскочил лишь раз, а затем плюхнулся в озеро.
– В определенном смысле для тебя так даже лучше, – заметил он. – Использование магии истощает тело.
– Даже ваше? – спросила Ксорве.
Он улыбнулся.
– Секрет в том, чтобы уметь заранее предсказать расплату. Но я не использую магию без нужды.
Он наклонился и выбрал другой камень.
– Мой враг считает, что раз я не могу попасть в Тлаантот, то я отрезан от божества. Он расставил мне препятствия на каждом шагу. Но он недооценивает меня.
На этот раз камень трижды отскочил от поверхности воды, и радостный Сетенай повернулся к Ксорве.
– И он едва ли мог предугадать твое появление.
На дальнем конце озера располагались следующие Врата, и они снова попали в Лабиринт. Вскоре Ксорве уже привыкла к нему. Они проходили сквозь множество горных проходов, через серые пустоши и голые склоны холмов, в другие миры – и снова оказывались в отдаленных уголках Лабиринта, двигаясь подобно иголке, что тянет за собой нить с одного конца холста в другой. Порой они видели птиц и деревья, но люди им не встречались. Ксорве это больше не удивляло, поскольку она знала, что Сетенай избегает какого-то могущественного врага.
А затем они вышли из Лабиринта Отголосков, и Ксорве впервые в жизни увидела город.
Сначала он показался ей грязным и бестолковым. Стояла невыносимая жара. Воняло навозом, по́том и опилками. Пыль забивалась в нос и рот. А хуже всего было то, что вокруг стоял ужасный гвалт, все перебивали и перекрикивали друг друга.
Ксорве прикрыла уши руками и спрятала лицо в одежде. Они стояли у некоего подобия конюшни, где Сетенай договаривался о покупке повозки. Едва повозка перешла в их распоряжение, Ксорве с несчастным видом забилась в дальний угол.
На постоялом дворе было еще хуже. Из других комнат слышались кашель, ворчание и взрывы противного, злобного смеха. Ночью лучше не стало. Окруженная голосами, Ксорве не могла отделаться от ощущения, что за ней наблюдают.
На следующее утро ее разбудил Сетенай. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он в прекрасном настроении: его острые уши трепетали, глаза сияли, и он словно пружинил каждой клеточкой. Ему явно не хватало городской жизни. Ксорве натянула на голову одеяло.
– Мы идем на рынок, – объявил он.
Рынок был еще более грязным, шумным и сумбурным, чем она представляла. Вокруг сновала многоголовая толпа, все кричали, глазели, хватали. Сжав кулаки, Ксорве прижала руки к бокам. Она слышала от жриц, как отвратительны и испорчены города, и теперь убедилась в этом своими глазами. Она не могла взять в толк, как можно жить в таком месте и не сойти с ума.
В попытках сохранить спокойствие Ксорве молилась про себя, чтобы Неназываемый разверз землю и поглотил город.
– Ты привыкнешь, – сказал Сетенай.
В это верилось с трудом. Толпа напоминала ей Неназываемого, только люди вели себя еще агрессивнее. Они бездумно напирали на нее, грозя смести прочь.
Держаться за руку Сетеная она отказалась. Если бы он осознал, насколько она беспомощна, он бы тысячу раз пожалел, что спас ее из Святилища.
Толпа все разрасталась и сгущалась, и Ксорве споткнулась о чью-то ногу. Она упала навзничь, и небо тотчас же исчезло – его заслонили клетки с цыплятами, три цепные собаки, гурьба детей в лохмотьях, – но прежде чем ее затоптали до смерти, Сетенай пришел ей на выручку. Он отпихнул продавца цыплят и помог Ксорве подняться.
