– Доброй перемены вам, сэр, – поздоровалась Мия, стараясь говорить уверенно. – Благослови вас Аа.
– Прибыла ш Волкоедом? – прошепелявил он.
– Верно подмечено, сэр.
– Плачу по четыре бедняка каждую неделю, но клиенты оштавляют щедрые чаевые[16]. Двашать прошентов от торговли идет мне напрямую. Вше, что мне нужно, это пример твоей работы. По рукам?
Улыбка Мии утащила улыбку владельца трактира за стойку и тихо ее задушила.
Та умерла почти беззвучно.
– Боюсь, вы меня неправильно поняли, сэр, – сказала девушка. – Я пришла не для того, чтобы устраиваться в ваше… – оглянулась, – …без сомнения, прекрасное заведение.
Мужчина шмыгнул носом.
– Жачем тогда пожаловала?
Она положила на стойку мешочек из овечьей шкуры. Сокровища внутри него заиграли звонкую мелодию, но звучали они отнюдь не как монеты. Если бы вы были дантистом, то догадались бы, что крошечный оркестр внутри мешочка состоял исключительно из человеческих зубов.
Она сделала паузу перед тем, как заговорить. Нужно было произнести слова, которые она так долго учила, что они начали ей сниться.
– Мое подношение для Пасти.
Мужчина посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Мия попыталась не выдать свой испуг и унять дрожь в руках. У нее ушло шесть лет, чтобы зайти так далеко. Шесть лет крыш, подворотен и бессонных неночей. Шесть лет пыльных фолиантов, кровоточащих пальцев и пагубного мрака. Наконец-то она стояла на пороге, всего в шаге от восхваляемых залов Красной…
– При чем тут Пашть? – моргнул владелец.
Мия стояла с каменным лицом, несмотря на жуткие кувырки, которые совершали ее внутренности. Обвела взглядом бар. Расхитители гробниц согнулись над картой. Группа местных зевак играла в «шлепок» заплесневелой колодой карт. Женщина в вуали и одеянии песочного цвета рисовала узоры на столе чем-то похожим на кровь.
– Пасть, – повторила Мия. – Это мое подношение.
– Пашть мертва, – нахмурился владелец трактира.
– …Что?
– Она умерла еще четыре иштинотьмы тому нажад.
– Пасть, – девушка нахмурилась. – Мертва. Вы с ума сошли?
– Это ты помянула мою штарую покойную матушку Паштию, девочка.
Понимание постучало ее по плечу и сплясало веселую джигу.
Та-да!
– Я говорю не о твоей мамаше, ты, еба…
Мия мысленно взяла себя за шиворот и хорошенько встряхнула. Затем прочистила горло и смахнула косую челку со лба.
– Я говорю не о вашей матери, сэр. А о Пасти. Нае. Богине Ночи. Матери Священного Убийства. Сестре и жене Аа, той, кто сеет голодную тьму в каждом из нас.
– О, так ты говоришь о то-о-ой Пашти.
– Да, – слово было камнем, брошенным прямо в лицо владельца трактира. – Пасти.
– Прошти, – смущенно сказал он. – У тебя прошто неражборчивое проижношение.
Мия прожгла его взглядом.
Мужчина за стойкой прокашлялся.
– Поближошти нет шеркви Пашти, девочка. Поклонение ей вне жакона, даже в нашей глубинке. Я не веду дела ш теми, кто поклоняется Ночи и им подобным. Плохо влияет на бижнеш.
– Вы же Жирный Данио, владелец «Старого Империала»?
– Я не жирный…
Мия стукнула кулаком по барной стойке. Несколько игроков в «шлепок» оглянулись.
– Но вас зовут Данио? – прошипела она.
Пауза. Мужчина задумался, нахмурив брови. Взгляд его медлительного глаза был направлен куда-то в сторону, словно его отвлекли красивые цветы или, возможно, радуга[17].
– Ага, – наконец ответил Данио.
– Мне сказали – предельно четко сказали, прошу заметить, – зайти в «Старый Империал» на побережье Ашкаха и отдать Жирному Данио мое подношение. – Мия толкнула мешочек по стойке. – Берите.
