Если отбросить устрашающую внешность, двеймерцы относились к своим пассажирам не столько как к гостям, сколько как к священным подопечным. Посему, несмотря на присутствие на корабле шестнадцатилетней девушки – путешествующей в одиночестве и вооруженной одной лишь заточенной могильной костью, – большинство матросов и не думали создавать ей проблем. К сожалению, не все новобранцы на борту «Кавалера» были родом из Двейма. И одному из них эта одинокая девушка показалась стоящей добычей.
По правде говоря, всегда, если только не искать полного одиночества – а в некоторых печальных случаях даже тогда, – можно рассчитывать на встречу с компанией дураков.
Парень явно был тем еще повесой. Итрейский самец с гладкой грудью и достаточно очаровательной улыбкой, чтобы оставить несколько зарубок на изголовье кровати. Его фетровую шляпу украшало павлинье перо. До высадки на ашкахские берега оставалось семь недель, а для некоторых семь недель, с одной лишь рукой в помощь, это слишком долго. Парень облокотился на перила рядом с девушкой и обольстительно улыбнулся.
– А ты красотка, – сказал он[8].
Она смерила его взглядом, а затем вновь обратила взор угольно-черных глаз на море.
– Вы мне не интересны, сэр.
– Ой, да ладно, не будь такой серьезной, милая. Я всего лишь пытаюсь быть дружелюбным.
– Благодарю, сэр, но у меня хватает друзей. Пожалуйста, оставьте меня в покое.
– А мне ты показалась довольно одинокой, милочка.
Он протянул руку и притворно-ласковым жестом убрал волосы с ее щеки. Девушка повернулась. Шагнула ближе с улыбкой, которая, откровенно говоря, была ее главным достоинством. И, заговорив, достала стилет и прижала его к причине почти всех мужских бед; ее улыбка становилась все шире, глаза округлялись все больше.
– Еще раз прикоснетесь ко мне, сэр, и я скормлю ваши бубенцы гребаным дракам.
Девушка надавила сильнее на самое сердце его проблем – которые, без сомнений, испарились за эти пару секунд, – и Павлин взвизгнул. Побледнев, он отошел, пока никто из дружков не заметил его оплошности. А затем, изобразив лучший поклон из своего арсенала, ретировался, чтобы убедить себя, что рука, в конце концов, не такой уж и плохой вариант.
Девушка повернулась обратно к морю. Спрятала кинжал за ремень.
Как я и говорил, она не была лишена обаяния.
Пытаясь больше не привлекать внимания, она держалась обособленно, выходя только чтобы поесть или подышать свежим воздухом в глухую неночь. Ей нравилось коротать время на гамаке за чтением фолиантов, подаренных стариком Меркурио. Девушка напряженно вчитывалась в ашкахские письмена, но кот из теней помогал ей с самыми трудными отрывками – свернувшись клубком в ее волосах и наблюдая из-за плеча, как она изучает «Аркимические истины» Гипации и иссушенный том «Теорий Пасти» Плиенеса[9].
Сейчас она сидела над «Теориями», озабоченно сдвинув брови.
– …Попытайся еще раз… – прошептал кот.
Девушка потерла виски и скривилась.
– У меня уже голова болит от этих текстов.
– …О-о, бедное дитя, может, поцеловать тебя в лобик, чтобы головка перестала бо-бо?..
– Детский лепет. Этому учат любого мелкого головастика!
– … Эти тексты писались не для итрейцев…
Она вновь вернулась к паучьим письменам. Прочистив горло, зачитала:
– Небо над Итрейской республикой освещается тремя солнцами – их принято считать глазами Аа, бога Света. Неслучайно немытые зачастую именуют Аа «Всевидящим».
