Степан: Когда я забывал?.. А чем гренадёры от уланов отличаются?
Наташа: Они все, Стёпа, были очень-очень красивые… Тань, пойдём – Степан нас до общаги проводит.
Степан: Бывайте здоровы, студенты.
Уходит с Таней и Наташей, по-наполеоновски заложив руку в телогрейку.
Корсунский: Давайте отбиваться, что ли. Вы там, чуваки, потише базлайте. И без вас грохоту будет, когда остальные после танцев заявятся.
Корсунский и Саня укладываются спать. Шура зажигает керосиновую лампу, ставит её на стол, гасит верхний свет. Подсаживается за стол к Сашке.
Шура: Ну, чего накропал за дежурство?
Сашка: Да бред какой-то. Сразу покатило: все строчки с «пере-» начинаются. Сыро всё ещё, но послушай:
Переменный ток, переменная жизнь,
Перемена школьная первая.
Переменный слог, перевёрнутый лист, —
Перевёрнутый напрочь, наверное.
Перекошенный луг, перепаханный лог,
Перепутанный мир в сознании.
Перекупленный друг, перепроданный Бог,
Перепроданный кем-то заранее.
Пережитком дождь переходит грань
Перемены меж ливнем и моросью.
Перманентный вождь предвещает брань
Пересвета с ордынскою волостью.
Перебита кость, перепит сосед,
Переезжена линия встречная.
Переспавший гость поношает вслед
Переростка с вопросами вечными.
Пероральный смог поражает мозг
Перепадами настроения…
Перезревший сок, перегретый воск,
Перебитое поколение.
Перейду на Вы. Переход – ничто,
Переход – пешеходово творчество.
Перехода, увы, не заметит никто.
Одиночество, одиночество.
Фигня, по-моему.
Шура: Зря ты, старый. Отлично, завидую. Как назвал?
Сашка: «Переход».
Шура: Вообще здорово. У меня так никогда не получится.
Сашка: Да брось ты. На гитаре же уже получается…
Шура: А «пероральный» – это что?
Сашка: Медицинский термин. Когда таблетку пьёшь, ты пьёшь её перорально. Per os – через рот. Латынь, брат.
Шура: Бр-р. У меня от латыни и сейчас мурашки по коже. «Barbara non facit philosophum». А тут еще и медицинская… Да Бог с ней. Чего там Юрка говорил про торжественную встречу первокурсников?
Сашка: Что нужно её устроить в трогательном, но строгом студенческом духе. Типа, Gaudeamus им исполнить.
Снаружи доносится гул многих голосов.
О, наши голубчики заявились. Давай укладываться, а то они до утра гужеваться будут. (Задувает лампу.)
СЦЕНА ВТОРАЯ
В университетском кабинете за преподавательским столом сидят Глеб Алексеевич и Корсунский. Напротив стоят Саня, Шура и Сашка. За дверью томятся Таня и Наташа, иногда пытаясь подслушать, о чем идет разговор.
Сашка: Да не так всё было, Глеб Алексеевич! Вы нам лишнего не шейте.
Глеб Алексеевич: Лишнего?! Вы, господа хорошие, устроили самую натуральную идеологическую диверсию, понимаете? Вы покрыли позором стены этого факультета, всего университета! Это, по-вашему, лишнее? Читай дальше, Корсунский.
Корсунский: «…Затем командир сельхозотряда провёл первокурсников в комнату, где висели якобы работы псевдодекабриста Перловича, изображающие, в частности, картину повешения руководителей восстания на Сенатской площади, нарисованных в форме параллелепипедов…»
Глеб Алексеевич: Кому вообще могла прийти в голову эта дикая идея о том, что (смотрит в бумаги) «декабрист, поэт, художник-параллелепедист Лев Давидович Перлович был сослан царским режимом в село Большие Синяки, переименованное впоследствии в Подгорное»? Кто был автором сего глумливого пасквиля?
Саня: Я.
Шура: И я.
Сашка: Это было коллективное творчество.
Глеб Алексеевич: Благородные рыцари. Мушкетёры. Один за всех и все за одного. Ну-ну. (Корсунскому.) Дальше, дальше.
