– Не знаю, я с ними не встречалась пока. Знаю в основном со слов одного знакомого чародея. Он говорил, что в аурах немагов тоже есть некая метка, похожая на след необычных выродков.
– Вот как? – Гвин откинулся, скрестив руки на груди. – Немаги, получается, в некотором смысле родня чудовищам?
– Да нет же, не родня, – Ари снова забавно поморщилась. – Они только одинаково отмечены. Это как… шрам от одного и того же лезвия. Но и это ещё не всё. Слыхал про «полыньи»?
Кантернец покачал головой.
– Про них мне тоже Кастис – тот знакомый чародей – рассказал. Это такие места, где мир отрезан от Эфира. Там невозможно колдовать, поэтому чародеи превращаются в обычных людей. И появились они когда? Правильно, после Великого Света. Причём их год от года становится всё больше, а почему – никто понятия не имеет. Я была в одной такой «полынье». Ощущения более чем странные, хотя шибко неприятными их тоже не назвать. Как будто тебя засунули в глухой мягкий кокон.
– А как при этом себя чувствует твоя… вторая половина?
– Альтер? Так же, как я, только по ту сторону Прослойки. Я её не чувствую, но она никуда не девается. Только вызвать её на эту сторону в «полынье» я вряд ли смогу. В других местах – пожалуйста, а там – нет. Можешь себе представить, как такое вообще может быть?
– Я не разбираюсь в магии, – поморщился Гвин.
– Не разбирается он, – фыркнула Ари. – Раз ты смог почуять альтера, то можешь себе представить, насколько неестественно такое явление, как «полынья». Оно противно природе. Как и все эти сильные химеры. Как и немаги, которые колдуют без Дара. Как и много ещё чего. Что-то тогда случилось, при Великом Свете. Вроде бы после этого всё наладилось, но надолго ли? Или – ещё хуже – вдруг на самом деле ничего не наладилось, а мы просто себя в этом убедили?
Кантернец не стал отвечать на риторический вопрос. Вообще-то ему вдруг стало нехорошо от всех этих разговоров. Тревожно. И тем было неприятнее, что тревога эта не перешла к нему от Ари, а выползла из его собственной души, где пряталась раньше точно змея под камнем.
– Что-то надвигается, – помолчав, сказала Ари. – Эти… искажения не просто так появились и просто так не уйдут. Мир меняется, но слишком глубоко, чтобы мы могли понять, как именно. Как будто слышим звон, да не знаем где он. У тебя не было такого ощущения? Что всё, что мы видим и слышим – лишь отзвуки, туманные обрывки, которые никак не сложатся воедино? Изменились возвраты, изменились их последствия, изменилась природа, а мы всё продолжаем жить как ни в чём не бывало, пока весь мир катится Явор знает куда. У людей, как всегда, только одна цель – выжить, поэтому они просто приспосабливаются и не думают о том, почему им приходится это делать… А мне вот всё это не даёт покоя. И не только потому, что я столкнулась с Бесформенным. Просто я смотрю на эти изменения и не могу представить, что с нами всеми будет, когда отзвуки превратятся в настоящую бурю. А она грянет, обязательно грянет. Вот увидишь.
– Может ты и права, – сказал Гвин, пожав плечами. – Что-то действительно происходит. Только, думаешь, нам дано это понять? Не то чтобы я себя дурачком считал, но есть ведь вещи не для наших скудных умов.
– А для чьих же тогда?
Гвин усмехнулся – по-доброму, потому что его тронула внезапная наивность женщины, которая на первый взгляд наивной вовсе не казалась.
– Ты необычная, – сказал он. – И я тоже необычный. Ты принадлежишь к расе, о которой никто не слышал. Я делю тело и сознание с абсолютным хищником из таких мест, что от одной мысли мозги скукоживаются. Мы оба знаем, насколько мало понимает обычный человек. Даже если он очень умён, даже если он стар и обрёл мудрость. Пока он не переживёт того же, что и мы, он просто не сможет понять. А сколько всего не пережили мы? В какие бездны ещё не заглядывали? Ты только представь. Что если природа этих искажений лежит за гранью нашего понимания, потому что наше восприятие слишком узко? Ведь ты сама говоришь, что Нирион меняется где-то очень глубоко – так может, такие тонкие материи не для нас?
