Закрыв за хозяином дверь, сгоравшая от любопытства Гретхен вернулась к своим домашним занятиям – приготовила обед, убрала в комнатах, затем поднялась в свою мансарду. Забравшись на сундук, служивший, как мы знаем, ей кроватью, она села, обхватив руками колени, и задумалась. Верный Тимофей, нежившийся до того на подоконнике, подошел к ней молча и лег, прижавшись к ногам, – сквозь густую шерсть зверька Гретхен почувствовала его размеренное дыхание…
«Что бы все это значило, а, кот?» – произнесла она тихо, не больно надеясь, однако, получить ответ.
«Трудно сказать… – Тимофей медленно поднял на нее зеленые звездочки умных своих глаз, – Должно быть, хозяину, наконец, надоело зловоние и он решил подышать свежим воздухом… а заодно произвести впечатление на дам – именно поэтому он и вырядился так ярко…»
Гретхен усмехнулась:
«Уж больно он немолод для прогулок с дамами… у нас в деревне про подобного сказали бы, что его, мол, бес подмывает с собственными внуками тягаться… но наш хозяин не таков, мне кажется…»
«Не знаю, не знаю, – кот покачал головой, – по мне, так подобное происходит сплошь и рядом: вот, скажем, Глазун – кот знакомого тебе деревенского старосты – уж и внуков имел, и правнуков, и праправнуков даже, а все туда ж: целыми днями с кошками окрестными крутит. А то – на крышу влезет и ну песни петь: поет и поет, пока кто-нибудь чем тяжелым не запустит… Уж и мышей разучился ловить при такой-то жизни…»
Кот замолчал, погрузившись, как видно, в ворох приятных воспоминаний. Гретхен тоже вспомнила родную деревню – и жемчужные ниточки слез, помимо воли, потянулись по ее щекам…
Вернулся Мастер Альбрехт и в самом деле к обеду – точнее говоря, обед, который Гретхен подала по его возвращении, был лишь немногим позднее обычного. Старик был по-прежнему в великолепном настроении, он сам не поленился спуститься в погреб за вином и выпил за столом не меньше трети кувшина. Глаза его вдруг наполнились каким-то едва ли не молодым блеском – он лукаво покосился на сидящую справа от него Гретхен, затем приложил указательный палец к своим губам, помолчал несколько мгновений, после чего, не отнимая пальца, прошептал:
«Т-сс!»
Гретхен улыбнулась и тоже приложила палец к губам – все это напоминало ей какую-то игру:
«Т-сс!»
«Т-сс! Если мы будем благоразумны… благоразумны и упорны, да… если мы станем работать дальше, не падая духом от временных неудач… если каждая неудачная попытка станет для нас радостью – ибо приблизит еще на один шаг к великой цели…»
Гретхен слушала внимательно:
«Да, Мастер Альбрехт!..»
«…то не пройдет и года… – он вдруг замолчал и вопросительно взглянул на девочку, – ты слышишь: не пройдет и года, как я смогу выполнить поручение графа – и дать ему то, что он издавна жаждет получить… Ты слушаешь меня, девочка?»
Гретхен кивнула утвердительно.
«Нынче я предъявил графу сделанное в последние месяцы… и граф согласился со мной в том, что окончательный результат не за горами уже… он был весел и милостив и благоволил выдать серебро для продолжения моих опытов…»
Мастер Альбрехт налил в свой стакан еще вина:
«…ведь, как известно каждому, хорошее дело настоятельно требует серебра… серебро – это, воистину, масло дел человеческих: внесенное правильно и в должном количестве, оно уничтожает трение… внесенное же сверх меры – уничтожает движение… Но, похоже, ты едва меня понимаешь, не правда ли?»
