Необжитые пространства. Том 1. Проселки - страница 9



Жмется к боку. Надо как-то жить!

«Навильники, мешки и катухи…»

Навильники, мешки и катухи
И черте что еще в колхозном рабстве!
Я успевал тогда писать стихи,
С ребятами подраться, искупаться.
Ей-богу, лучше жизнь тогда была,
Пусть цыпки на ногах, урчит в желудке.
И нас судьба по рытвинам вела,
Какой ни есть ты – крепкий или хрупкий.
Все шли единым строем к светлым дням,
А рядом тетки, матери (ух, сила!)
Шагали встречь «разбуженным ветрам»,
Все дальше от войны нас уводили.
Разуты и раздеты, голодны,
Но нам совали без речей бурсаки
Из желудей – увесисты, черны,
Крушины горше, но для нас так сладки!
Финал блестящ: кто кончил ФЗУ,
Кто стал шофером, молотобойцем в кузне
И летчиком один – стращать грозу,
А я в любви сознался самой музе.
И ныне те ж мешки и катухи
И черте что еще в российском рабстве!
Но так же сочиняю я стихи,
Чтоб словом за народ с властями драться.

«Старость всегда – как упрек…»

Старость всегда – как упрек,
В нагрузку она, как данность,
Как без оценок урок,
Без оправданий гуманность.
Только лишь выгода в том —
Смотрит на мир по-щенячьи,
С ней благодушнее дом,
Значит, и он что-то значит.
Дышат иконы, глядят
Прямо в глаза, не мигая,
Молча о чем говорят,
Бог лишь один это знает.
…Бабушки, дедушки. Свят
Свет ваших дум легкоструйных.
Я ваш по участи брат,
Лажу словесные струны.
Хором давайте споем
Мы о житейских поклажах.
Кто назовет нас горшком,
В печь будет сам и посажен.

«Слуха подлое насилье…»

Слуха подлое насилье,
Тошнотворных звуков тьма.
Содрогается Россия
От железного дерьма.
Тишина дороже злата,
Вечны звезды в вышине.
Натолкал я в уши ваты.
И остался стих вчерне,
Я его уж не закончу,
Мысль сполна не дотяну,
Словно рот заклеен скотчем.
Знаю слову я цену.
Как соловушек свирели,
Нотам журавец своим.
Ох, как мы когда-то пели
Да под небом голубым!

«Время замедляет ход…»

Время замедляет ход,
Нет надежды на спасенье,
На грядущий день весенний,
На веселый ледоход.
Что ж тужить,
            морщи́ть чело?
Все по Божьему Закону,
На житейском было склоне,
По нему и утекло.
Кто-то шедший позади
Tо же самое спытает,
В снах блаженных полетает,
Наяву в ночном пути
Поблуждает не однажды
И не сгинет, не умрет,
Но души своей поклажу
Он до Бога донесет.

Потеплело

Старикам на радость, потеплело,
На коленях спят у них коты.
И ввиду того, что нету дела,
Разговор ведут до темноты
Об Обаме – самом «лютом негре»,
Что грозится околпачить Русь.
Иль похвалят зубы у Аллегровой
Да с немеком крикнут:
                            «Дусь, а Дусь!..»
Баба им нальет в бутылку «воньки»,
То есть самогонки с табаком.
Загуляют пожилые Ваньки,
Песня зазвучит над хуторком,
Да не измусоленная, стертая —
Свойская, рожденная тотчáс.
А слова-то в ней-то все упертые,
Бьют не в бровь, прицельно
                                          прямо в глаз!
Я к дедам несмело притулился,
На торец колоды примостился,
Было «голос взял»…
                          Но сник поверженно!
А они вели сказанье бережно
О Донщине грозной и свободной,
Об ее богатыре – народе,
И о счастье…
               Да оно вот только
Не сбылось пока, подранком-волком
В лес дремучий, кроткое, забилось…
Дак и это, мол, от Бога милость!

«В стéнах доживают старики…»

В стéнах доживают старики,
Догнивают сломанные кости.
Были они тоже велики,
Золото разбрасывали горстью.
Кто поймал, а кто с земли подня>′ л,
Стала их сытнее жизнь и ладней?
Тоже я пригоршню подставлял
Весело, упруго и нежадно.
Разницы меж нами никакой.
Постарели. Брови караулят