Но давайте также предположим 2), что мы не можем доказать объективное существование дальнейших причин возникновения. Посмотрим, к чему приведет это утверждение. Итак, если дело обстоит так, что нам не хватает доказательств, то у нас либо нет причин для их существования, либо у нас есть столько же и столь же веских оснований утверждать обратное. Первое неверно: ведь я только что привел несколько решающих доводов в пользу этого существования. Тогда мы вынуждены допустить полную субъективность, а вместе с ней множество самых неоспоримых несоответствий и противоречий с другими принципами, признаваемыми нами как истинные. Или это вообще ничего не доказывает? Если второе, то, согласно кантовской системе, по меньшей мере сомнительно, что существуют ноумены. В равной степени возможно, что их нет: и если это так, то, тем не менее, неоспоримо, что есть явления. Если явления существуют, то разумно спросить, есть ли у этих явлений причина? Они есть, это то, что мы признаем с уверенностью. Они являются объектами нашего восприятия; это мы тоже знаем с уверенностью. Или это тоже не более чем феномен, что у нас есть представления и явления? Где тогда основание того феномена, который, как предполагается, содержит конечное основание всех остальных? Или вообще нет никакого конечного основания, никакого фундаментального феномена? Хотим ли мы постоянно предполагать еще одно, а затем еще более отдаленное, основанное на еще более отдаленном явлении, и так далее до бесконечности? – Здесь мы откладываем решение, мы просто уклоняемся от вопроса, но знаем не больше того, что знали вначале. Такой ответ, следовательно, не является ответом вообще. Если у явлений нет причины, то и у всего нашего познания нет причины. Нет ни субъекта, который познает, ни объекта, который познается. Какая непоследовательность может сравниться с этим? Поэтому явления должны иметь причину.
Но если у этих явлений есть причина, и эту причину не следует искать в бесконечной череде беспричинных явлений, возникающих одно из другого, то эту причину следует искать либо в одной только душе, либо в объектах вне души, которые не являются явлениями, либо в обоих одновременно. Кроме них, не существует никакой возможной четвертой причины. Если верно первое, то все явления, а следовательно, и все взгляды, полностью субъективны по своей природе, и все же, согласно стр. 20 Kr. d. r. V., они считаются находящимися вне души. В., они предполагаются вне души, как внешние объекты воззрений, как объекты, через которые становится возможным опыт. Кантианская система, не полностью отрицающая опыт, которая, кажется, отрицает полную субъективность взглядов, противоречила бы здесь самой себе. Но если полная субъективность не должна быть кантовской доктриной, то возможны только два других случая: тогда основание всех видимостей лежит исключительно во внешних вещах, которые не являются видимостями, или в них и в душе одновременно. Оба варианта предполагают существование таких внешних сверхчувственных объектов в качестве фундаментальной истины. Поэтому в данном случае несомненно, что такие объекты существуют. Так зачем же сомневаться, зачем отрицать, что они существуют? Если сомневаться или отрицать здесь, то что остается, кроме полной субъективности?
Поэтому у кантовской системы, а вместе с ней и у всего скептицизма, нет выбора. Отныне она должна придерживаться одного из трех следующих мнений. Она должна либо допустить, что все явления вообще не имеют причины, а значит, ни объективной, ни субъективной причины; либо утверждать, что причина всех явлений лежит исключительно в душе, а значит, все наше знание абсолютно субъективно; либо, наконец, если она не делает ни того, ни другого, то реальное существование сверхчувственных причин явлений является не проблематичным, а аподиктически [логически убедительным, доказуемым – wp] доказанным вопросом. У нас есть строго доказуемые причины для этого существования; и поэтому должно быть ложным, что только то, что мы распознаем во времени и пространстве, имеет для нас реальное существование. Из этого читатель может заранее узнать, на чем основывается необходимость некоторых истин разума, которые, согласно кантовской системе, должны быть полностью субъективными. Эта необходимость является следствием противоречия с другими пропозициями, уже принятыми и признанными в качестве истинных. Если эти первые пропозиции принимаются произвольно, то истинность и ложность последующих пропозиций условна, и принуждение признать их таковыми также условно. Но если в познании существует абсолютная неподвижная точка, то только отношение к ней определяет, что само по себе истинно или ложно. Это отношение, это противоречие и согласие с этим безоговорочным принципом и есть то, что вызывает принуждение и необходимость отвергнуть мнение или дать ему безусловное одобрение.
