«Если, – говорят они, – как признают все и свидетельствуют все языки, понятия рационального и необходимого являются синонимичными понятиями, если последнее есть лишь рефлексия, представление о нем, возникающее в рефлексии: тогда понятия необходимого и свободного не могут быть противоположными, взаимно отменяющими понятиями. Тогда, очевидно, понятия свободного, рационального и необходимого совпадают в понятии необусловленного или вечной сущности вещей и вечной элементарной силы в этой сущности; тогда свободное уже не парит, как многие по-детски мечтали и, вероятно, еще мечтают здесь и там, как творец над природой, но как единственное истинное существо оно только лежит в ее основе».
Я не буду спрашивать как это свободное существо, которое, как говорят, не парит над природой как творец, но как единственно истинное, необусловленное существо только лежит в ее основе, и которое едино и тождественно с вечной сущностью вещей и с вечной элементарной силой в этой сущности, так же как оно едино с разумом, но только с абсолютным разумом, который опять-таки едино с необходимостью, оба слепые, но направляющие последнюю и предшествующие ей безошибочным шагом в великом деле развития вещи из не-вещи, – я не буду спрашивать: как может что-либо возникнуть или развиться из этой свободной вещи, поскольку производство противоречит неизменному вечному столь же решительно, как и возникновение? – Но я замечу лишь следующее: согласно этой доктрине, сила, очевидно, есть первоначальное начало; сила, выше которой нет другой, и которой, следовательно, даже познание, мудрость и благость (даже если предположить, что они были закрыты, как зародыши, в своей почве, Все-бытии) не могут, по крайней мере, руководить и направлять ее.
Но сила, над которой нет другого и которая не управляется знанием, мудростью и благостью, является слепой судьбой и никоим образом не становится истинно разумным существом, управляющим со свободой, будучи украшенной или предварительно украшенной словом-звуком абсолютного разума и свободы; то есть судьба тем самым не становится Богом.
Противоположность судьбы, которая делает Бога истинным Богом, называется провидением. Только там, где оно есть, есть разум, а там, где разум, есть и оно. Оно само есть дух, и только тому, что есть дух, соответствуют чувства восхищения, благоговения, любви, возвещающие о его бытии. Мы можем судить о предмете, что он прекрасен или совершенен, не зная заранее, как он стал таким, с помощью провидения или без него; но мы не можем восхищаться силой, которая заставила его появиться на свет, если она произвела его бездумно, без намерения или замысла, по законам простой природной необходимости. Даже слава и величие небес, повергающие еще детского человека на колени в обожании, уже не поражают разум знатока механики, которая движет эти тела, поддерживает их в движении и даже сама сформировала их. Он изумляется уже не перед предметом, если последний столь же бесконечен, а только перед человеческим интеллектом, который в лице Коперника, Гассенди, Кеплера, Ньютона и Лапласа смог подняться над предметом, положить конец чуду с помощью науки, лишить небо его богов, расколдовать вселенную. (19)
Но даже это восхищение, единственное восхищение человеческой способности к познанию, исчезнет, если будущему Гартли, Дарвину, Кондильяку или Бонне действительно удастся представить нам механику человеческого духа, которая будет столь же всеобъемлющей, понятной и правдоподобной, как ньютоновская механика небес. Тогда мы уже не смогли бы искренне и благоразумно почитать искусство, высокую науку или какую-либо добродетель, находить их возвышенными, относиться к ним с обожанием.
