Соответственно, мы должны быть в состоянии мыслить вещи сами по себе чер категорию причины (как причину явлений), как бы ни пыжились против этого, только знания об их связи с миром явлений мы таким образом не получаем. ДРОБИШ убедительно показал, что когда Кант описывает вещи в себе как причину видимостей, то причинность в смысле Таблицы категорий действительно применяется к ним как понятие чистого понимания, что идея свободы, «причинности чер свободу», не должна мыслиться вместе с БЕННО ЭРДМАННОМ и КУНО ФИШЕРОМ. Однако мое решающее мнение: Канту следовало бы отказаться от этого применения категории причинностик вещам самим по себе, следовало бы описывать их только как лежащие в основе явлений, как «неизвестную причину явлений», о чем он также говорит повсюду.
Что далее, опровержение идеала, содержащееся во 2-м издании Кр. д. р. V. или доказательство объективной реальности внешнего восприятия не означает отступления Канта от своей позиции, а, напротив, является ее закреплением и защитой, – это, к нашему удовольствию, признает и ДРОБИШ, хотя он и вынужден оспаривать состоятельность рассматриваемого доказательства со своей точки зрения.
В исследованиях ДРОБИША, однако, возникает вопрос: что, согласно Канту, данонам в нашем ощущении, переживании, познании. На стр. 29 он пишет: «Для Канта «в эмпирических воззрениях материал ощущений дан чер чувственное восприятие, и эта данность гарантирует реальность объектов восприятия, тогда как чистые воззрения (пространство и время) обладают идеальностью».
При этом он упустил из виду, что в эмпирических воззрениях определенные формы, в которых предстают перед нами предметы, являются не более продуктом нашей спонтанности, чем ощущения, но даны в том же смысле, что и последние». То же самое повторяется на с. 32 и 37, а уже в предисловии на с. IV и с. 51 снова говорится: «В этом отношении, следовательно, наши представления и понятия должны руководствоваться данным. Если мы теперь приписываем принуждение, которое оказывает на нас все данное, влиянию вещей, то в то же время наше познание должно, по крайней мере косвенно, направляться в соответствии с вещами. А это как раз то, что упустил из виду Кант».
Неудивительно, что при многочисленных искажениях кантовской доктрины, которые пытались внести или внесли в некогда догматически ориентированные умы, могло сложиться и такое мнение: поскольку, согласно открытию Канта, пространство и время априорны, то, по его мнению, и определенные пространственные формы, в которых предстает перед нами объект видимости, теперь также должны пониматься как априорно произведенные, как произведенные из чистого созерцания. Но это заблуждение, в котором Кант действительно не повинен; он, по-видимому, лишь с трудом допускал такую возможность и не имел случая защищаться от нее в явных выражениях. Все определенные формы, в которых предстают перед нами предметы, в конце концов, только воспринимаются, исследуются, определяются a posteriori»; наши представления действительно должны быть направлены в соответствии с ними, а не они в соответствии с нашими представлениями (которые тогда назывались бы воображениями); иначе не было бы вообще никакого определенного опыта, тогда как Кант решительно утверждает наличие такого опыта. Эти формы, конечно, могут быть восприняты только в соответствии с особенностями априорного представления о пространстве, так, например, в случае всех телесных вещей – в трех измерениях, не более и не менее; они должны соответствовать общим законам пространства, и в этом отношении вещи внешне, правда, направлены в соответствии с нашим представлением; но как они образуются, узнается апостериори из восприятия, определяется эмпирически, опытом, с помощью схемы чисел и с помощью понятий, и это, собственно, нам дано.
