Читать онлайн Светлана Рябченко - Неособенная мама

Редактор Анна Пташинская

Дизайнер обложки Жанар Сағидолла

© Светлана Рябченко, 2021

© Жанар Сағидолла, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-3781-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Много лет я жила с ощущением того, что мой ребенок мне мешает: жить полной жизнью, путешествовать, создать полноценную семью, построить гармоничные отношения с мужчиной.

Весь последний год я работала над тем, чтобы принять своего сына таким, какой он есть. Когда подростковый возраст накладывается на такое психическое заболевание, как шизофрения, поневоле теряешься. Сложно понять, где подростковый бунт, а где поведение, связанное с диагнозом? Несмотря на то что я активно продвинулась в других сферах, укрепила свое финансовое положение, стала более открытой к людям и миру в целом, отношение к ребенку не менялось. Он по-прежнему меня раздражал. Мне хотелось как можно меньше времени проводить рядом с ним. Понимала, что это неправильно, но поделать ничего не могла.

При этом каждый, кто узнавал мою историю, с кем я делилась подробностями жизни, поражался тому, как много я сделала и чего добилась. А мне казалось, что этого недостаточно, ведь главная проблема оставалась нерешенной. Возникало ощущение, что я одна такая «особенная», кто с этим столкнулся. Все любят своих детей, а я терплю. По крайней мере мне так казалось.

Я не могла писать об этом в своем блоге. Да, посты в нем основаны на собственном опыте, но далеки от темы детей. Слишком глубокие переживания, которые не уместишь в 2200 знаков. Требовался иной формат. Только совсем недавно, на одной сессии, куда пришла с этим запросом, я осознала, что принятие и любовь к сыну уже есть во мне. Они были там все время, но я упорно это отрицала. Так мне было выгодно.

Я будто посмотрела на ситуацию совсем другими глазами и поняла, что столько времени и нервов потратила на культивирование внутри себя чувства вины. Осознав это, мне очень захотелось поделиться своим опытом с мамами, которые столкнулись с подобной проблемой. Рассказать о том, что это не конец света и со всем можно справиться. Я решила написать книгу.

Пока зрела идея книги, в моей жизни происходили разные события. Встречи, расставания, ошибки в отношениях и интересные знакомства, которые переросли в дружбу. Множество нюансов общения между мужчиной и женщиной я узнала за последние полгода. Каких ошибок я могла бы избежать, если бы знала это раньше! А почему бы не написать и об этом? Да, мы наступаем на те же грабли, пока не набьем достаточно шишек, чтобы отбросить этот садовый инструмент и пойти верным путем. Так пусть мой опыт поможет кому-то пойти более легкой дорогой, познакомиться с собой настоящей чуть раньше, найти свое счастье, в чем бы оно ни заключалось.

Я открыла глаза в палате реанимации. А может и нет, но это была не обычная палата для мамочек. Было светло, значит, наступило утро. Дико хотелось в туалет. Болел низ живота. Я опустила руки и нащупала какой-то холодный предмет ниже пупка. Видимо, грелка, хотя в этом случае больше подходило «холодилка». В горле пересохло от жажды. Я попыталась позвать кого-нибудь, но из горла вырвался хриплый рык.

В палату вошла медсестра и спросила:

– В туалет пойдете? Помощь нужна?

Ну еще бы она была не нужна, когда даже встать не можешь. Она бережно обняла меня под мышками и положила мою левую руку себе на плечо. Ноги подкашивались, пресс болел неимоверно.

– А как долго болеть будет? – спросила я свою спасительницу, пока мы медленно шли к выходу из палаты.

– Поболит и перестанет. Что ж вы хотите, мамочка, вас ночью оперировали, сразу не заживет.

Звучало не очень обнадеживающе. В глазах заплясали светлые искорки. «Только обморока мне не хватало, – мелькнула мысль, – вот позорище будет!»

– Мамочка, да вы побледнели. Вот стеночка, опираемся на нее и стоим. Вот так, хорошо. Скажете, когда лучше станет.

Ее слова доносились как сквозь толстый слой ваты. Он обволакивал, мешал соображать и реагировать на обращенные ко мне фразы. Позыв в туалет развеял туман перед глазами. Я кивнула и промычала:

– Мне лучше.

Кое-как добравшись до кабинки, я непослушными пальцами стала распутывать халат. Такое ощущение, что рожениц считают недолюдьми, иначе как объяснить эти жуткие ситцевые хламиды, в которые обряжают в роддоме. Я бы в таком и в огород не вышла, не дай бог соседи увидят, испугаются.

Проглотив слезы унижения и обиды на весь мир, я заплакала от боли. Холод отступал, и шов начал болеть. Не дав мне передышки, в дверь требовательно постучали.

– Мамочка, с вами все в порядке? Обратно пойдем?

Делать нечего, пришлось выползать из туалета. Да чтоб еще когда-нибудь я согласилась рожать? Не дождетесь! Проклиная все на свете, я ковыляла вдоль стеночки, держась за локоть сестры. Мне было 22, но ощущала я себя на все 80. Тонюсенький короткий халатик в розово-голубой цветочек приятно гармонировал с моим зеленовато-бледным лицом и посиневшими губами. «Не быть мне моделью Рубенсовских полотен, – с сожалением подумала я. – А так все красиво начиналось!»

Удивительно, но мыслей о ребенке не было. Я не трясла медсестер с криком: «Что с моим сыном?», не переживала о нем и не ощущала потребности быть рядом. «Я какая-то ненормальная. Это неправильно. Я должна спросить, что с ним».

– А что с моим ребенком? Где он? Он в порядке?

– Доктор придет и скажет. Ваш врач Волков. Он очень хороший неонатолог, лучший в городе.

Почему-то я решила, что все очень плохо, раз вызвали лучшего детского врача. Тогда еще не возникало мыслей, что хороших врачей достойны все дети и все женщины. Что я этого достойна.

– Идите отдыхать, вам нужен покой.

Я с облегчением опустилась на кровать. Сейчас и не вспомню, была ли одна в палате или там была вторая койка. Погрузившись в спасительный сон, я отключила все мысли и чувства.

Почему в роддоме на женщину одевают такую страшную одежду? Ясно, что она должна быть удобной, свободной, легко стираемой, недорогой и быстро заменяемой. Но это убожище? Странные ночнушки с разрезом до пупа, что даже сиськи не закрывают, или, наоборот, такие, что не налезают на тугую грудь.

А халаты? Разве может женщина почувствовать свою ценность как матери в драном копеечном халатике в мелкий цветочек? Да, в роддоме мамочке не до своей внешности, там другие заботы, но она не должна еще и, глядя в зеркало, думать: «Боже, какая я страшная!» Ей плохо, больно, спать хочется каждую минуту, хочется тепла, поддержки мужа и близких, а тут такой удар по самооценке. Женщина, забудь с этого момента о своей внешности, теперь ты не принадлежишь себе! С этого момента маленький властелин поработил тебя и будет требовать внимания постоянно.

Я открыла глаза. Комната тонула в полумраке полярной ночи, хотя явно было утро. Стоял декабрь, за окном крепчал мороз. Я помню, что слушала вчера прогноз погоды по телефону, передали до – 40 градусов. Лишь одно утешало в тот момент: никуда не надо идти.

Зашла медсестра и позвала меня на перевязку. Тот еще акробатический номер я исполняла, когда залезала на высокое кресло. А позади еще очередь ждет: кто на перевязку, кто на укол, кто просто на осмотр. Бледными привидениями с запавшими глазами стояли они в кишке коридора, оживленно делясь своими переживаниями. Всех волновали схожие проблемы: принесли или нет ребенка, пошло ли молоко, болит ли шов и когда домой отпустят.

Шаркая тапочками, как старушка, я вернулась в палату. Минут через 20 пришел детский врач. Мои глаза с беспокойством всматривались в его невозмутимое лицо: что же скажет.

– Здравствуйте, меня зовут Волков Владислав Андреевич, я врач-неонатолог. Я принимал вашего ребеночка. Знаете, роды были сложные, мальчик родился с обвитием пуповиной, с асфиксией. У него была гипоксия, он почти не дышал. По шкале Апгар на 3 балла.

Асфиксия, гипоксия, Апгар – слова проскальзывали мимо, как пущенные нетвердой рукой шарики из рогатки, не попадая в меня и не задерживаясь в сознании.

– С сыном моим что? Как он?

– Сейчас он находится в ПИТе1, все под контролем. Ему уже лучше, но принести его пока невозможно. Очень беспокойный. Ему дают все необходимые лекарства, чтобы снизить внутричерепное давление. Вы сможете его увидеть попозже. Скажете медсестре, она вас проводит.

Сил отвечать не было. Эмоций тоже. Запоздалое облегчение затопило мое тело. Живой.

Я увидела его через несколько часов, после обеда. Я не слышала своих шагов из-за громкого стука сердца. Тук-тук-тук. Как сваи вбивался в мое сознание звук моей же крови, текущей по венам и артериям. «Какой он будет? Что я почувствую? Узнаю ли, ведь я его не видела во время рождения».

В ПИТе, возле большого окна, обращенного в коридор, стояла люлька на высоких ножках. Два спеленутых по рукам и ногам свертка лежали в ряд. Было тихо. Я посмотрела через стекло.

Только годы спустя, разбираясь в своих чувствах к сыну, я поняла, что в тот момент ничего не почувствовала. Ни еканья в сердце, ни нежности, ни беспокойства. Ничего. Чувство вины уже тогда прокралось в мою душу и легло тонким слоем. Оно как будто знало, что не будет одиноким, последующие слои плотно заполнят пространство и не дадут другим чувствам места. Прочь! Здесь мой дом!

Один из младенцев был смуглым с густыми черными волосами, худенький и какой-то мелкий. Второй – с крупной головой, внушительными щеками и редкой порослью на голове. «Видимо, этот мой. Метод исключения меня редко подводит. Не похож совсем на меня. Хм, а что я ожидала? Что двухдневный ребенок будет моим отражением в зеркале? Наивная чукотская девочка».

Я видела других девушек, когда проходила мимо палат интенсивной терапии. Они стояли и плакали, явственно переживая за своих малышей. Почему же я ничего не чувствовала? Как будто это кто-то чужой лежит там рядом, за стеклом. Столько воспето в песнях и написано в книгах об этой безусловной материнской любви, что я разозлилась на себя. «Эй, очнись! Ты бесчувственная! Ты должна с самого первого взгляда полюбить этого ребенка!» Тишина.

Когда навешиваешь слишком большие ожидания на какие-то события в своей жизни, очень больно потом осознавать их крах. Много мемов гуляет по сети, где сравниваются две картинки: ожидание и реальность. Смотришь – смеешься от души, а когда происходит на самом деле, то первая реакция – злость, обида на весь мир и на себя. Должно было быть так, а не иначе. Другая картинка не принимается в расчет.

Прошло три дня. На четвертые сутки мне разрешили подержать сына на руках и даже покормить его грудью. Молоко пришло, но малыш, которого я назвала Сашей, не хотел сосать. Движения его губ были вялыми, казалось, что он засыпает на ходу. Еще тогда ребенок дал понять, что не борется за право быть первым, не стремится к достижению цели, позволяет другим тащить его.

Уже несколько дней я лежала в роддоме. Шов после кесарева заживал, но смеяться я не могла, да и обстановочка не располагала к веселью. С одной стороны, мне дали время прийти в себя, собраться в кучку и начать элементарно ходить по палате, в душ и туалет. С другой, я ела себя поедом из-за того, что радуюсь – со мной нет Саньки. Ведь тогда я не знала, как бы справилась. Соседка по палате Лиля возилась со своим крохой, а я расслабленно лежала на кровати, читала и набиралась сил.