Ждали приезда такси вместе. Молча стояли в просторной прихожей, проводя последние минуты вместе. И каждый переживал их по-своему.
Отчаянная горечь переполняла Риту.
Она все же любила. В какой-то мере эта любовь была и материнской, и дружеской, и чувственной. Переживала, как он будет без нее. Готова была заполнять собой весь мир для него.
Но больше не выдерживала бесконечного безразличия с его стороны. Эти чувства убивали.
Смотрела на него и едва сдерживала слезы. Обещала себе, что заплачет, только когда дверь его квартиры в последний раз закроется за ней. Но сердце рвалось на части, не дожидаясь разрешения.
Воспоминания проносились в голове рваными кусками. Плохие и хорошие.
Как же она будет жить без него?
В противовес ей Аравин был совершенно спокоен. Наивно пыталась уловить в его взгляде какую-то толику сожаления или тоски. Но нет. Пустое равнодушие.
– Прощай, дорогой, – позволила себе это нежное прощание.
И все же он ее удивил:
– Если будет что-то нужно, звони. Помогу.
Крепкая мужская рука сжала ее ладонь в сухом рукопожатии. Расставались, как партнеры после завершения выгодной сделки. Только как ни обманывала себя Рита, никаких дивидендов эти отношения ей не принесли.
Серебристо-серый Мерседес солидно плыл по переполненным улицам Москвы. Вынужденная медлительность мощного автомобиля вызывала у Стаси чувство глухого раздражения. Она бросила нетерпеливый взгляд в зеркало заднего вида и расстроенно отметила необычайную бледность своего лица.
Последние несколько дней были напряженными и загруженными. Рано утром уезжала в колледж, а после – больница, художка, боксерская секция, репетиторы, библиотека, наброски в парке…
Она не успевала даже вовремя поесть. Правда, и голода, как такового, не ощущала. Старалась поменьше зависать дома, придумывала себе неотложные дела, которые необходимо было решать незамедлительно.
Суетилась, будто в последний день года. Так ей было спокойнее.
В таком режиме дни должны были лететь быстрее. Но нет, немыслимо долго тянулась первая неделя без бабы Шуры.
Заметив краем глаза вопрошающий взгляд сидевшей рядом на сиденье Нины Михайловны, Стася поморщилась и отвернулась к боковому стеклу.
Снова собирался дождь. Ненастье прямо-таки нависало над городом мрачным покрывалом темно-серых туч. Изредка сверкали безгласные, но весьма зловещие вспышки молнии, поторапливая горожан, прогуливающихся в этот субботний день, искать укрытие.
– Ходишь кислая который день, – нарушила все-таки тишину в салоне Нина Михайловна, вопреки Стасиному демонстративному нежеланию вести диалог.
– А чему радоваться, Нина Михайловна? – апатично отозвалась, даже головы не повернув. Не до разговоров ей было. В душе полнейший каламбур творился.
– Настя! Ты не пугай меня так.
Стася едва сдержалась, чтобы критически не закатить глаза. Попыталась смягчить недовольное выражение лица подобием вымученной улыбки. Все-таки расстраивать Нину Михайловну не стоило.
– Да все нормально.
– Может, поговорим? Мне кажется, ты сторонишься меня…
Стася удивленно округлила глаза.
– Не выдумывайте! – искренне возмутилась она и снова улыбнулась Новицкой.
Ответной реакции не последовало. Невзирая на любезно расточаемые улыбки, женщина сверлила ее недоверчивым взглядом.
– Конструктивный диалог поможет нам лучше понять друг друга.
– Как-нибудь в другой раз.
Нина Михайловна, будто не слыша ее, продолжала настаивать.
