Читать онлайн Аркадий Арш - Неожиданная встреча

© Аркадий Арш, 2022

ISBN 978-5-0059-0304-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

После учёбы в Киевском политехническом институте жил и работал в пяти городах, почти пятьдесят лет живу в Пятигорске, но всегда называю себя магаданцем, так как именно этот город, где прошли годы послевоенного детства и ранней юности, сделал меня таким, каким я стал.

Поэтому первые книги – «У синего моря за серыми скалами» и созданная на её основе своеобразная дилогия – «Зааршовки» и «Когда сходятся звёзды» – это гимн Магадану и воспоминания о моей (и не только) жизни в событиях почти девяти десятков лет. И, наконец, книга, над которой трудился более двух лет, «Возвращение в Магадан», в оригинальном изложении которой с элементами «фэнтези» описана история рождения этого удивительного и загадочного города.

Название книги «Неожиданная встреча» взято не только от темы одного из рассказов. Думаю, для читателя, уже знакомого с моим творчеством по выше упомянутым книгам, будет неожиданной встреча со сборником «малоформатных» произведений, в которых, впрочем, как и в тех, говорится о дружбе, силе духа, любви и верности.

Несколько перефразируя стихотворение моего любимого поэта Сергея Острового, могу сказать:

Желаю приятного чтения!

Лето 1941 года. Война. Рязань пока далеко от фронта. Я «закончил» детский сад и готовился ходить в школу. Воскресенье. Во дворе дома, где мы снимали комнату, вдоль улицы тянется глубокий овраг.

Дядя Коля, хозяин, вырыл там «щель» (элементарное бомбоубежище), и мы вдвоём перекрываем его какими-то досками. Я заметил в бездонном и чистом небе одинокий самолёт.

– Дядя Коля, смотрите, самолёт. Наш?

– Наверное, никто за ним не гонится, никто по нему не стреляет. Давай-ка, лезь сюда, в щель.

Внезапно я услышал вой – как будто заржала тысяча лошадей. Звука взрыва не слышал, я просто оглох. Придя в себя, тут же рванулся к выходу:

– Дома Галя маленькая!

Раздался новый, уже не такой сильный, взрыв, и дядя Коля, схватив меня за руку, отбросил от входа назад. Одновременно с новым взрывом в убежище упала наша хозяйка вместе с Галей.

Мы с Галей бежим с другими соседями к домам в конце улицы, где больше всего упало бомб.

Тревожные разговоры. Говорят, что одна бомба попала прямо в бомбоубежище детского сада. Хорошо, что детей не успели туда спустить, и сам детский сад не пострадал, кроме выбитых окон.

Снесло взрывом часть четырёхэтажного дома. Видно покосившуюся мебель, из одной квартиры свесился рояль… Один мужчина ходит по развалинам. «Где эти спички?». Говорят, сошёл с ума.

Мама хочет эвакуироваться. Перевезла нас в библиотеку Дома культуры железнодорожников (она тогда работала директором ДК). Библиотека – около входа в ЦПКиО железнодорожников и его стадиона. На стадионе – зенитная батарея. Нас бомбят постоянно. Сидим целый день в бомбоубежище и слышим только взрывы бомб и стрельбу зениток. В редкие минуты отдыха собираю осколки – чёрные и блестящие, гладкие и острые, часто ещё горячие. Рядом радиоузел. Он, вообще-то, для нужд парка. Почему его считали стратегическим объектом, не знаю, но нас из-за него не эвакуировали.

Живём в ДК. Немцы совсем рядом, занят Михайловск, примерно в шестидесяти километрах от Рязани. Люди прибежали оттуда пешком по шоссе. Говорят, военных не видели. Почему Рязань не взяли? Повезло.

Однажды заходят двое военных. Один из них высокий, я его сразу узнал – бывший администратор театра, где мама до войны работала режиссёром. Радостная встреча. Они у нас не только посидели и отдохнули, а оставили нам хлеб и брикеты какой-то каши – вот было счастье!

Через какое-то время мы получили известие, что во время боя он – командир танка – открыл верхний люк, высунулся, и в этот момент снаряд попал ему прямо в голову. Погиб.

Деревня, где мы позднее поселились, тоже одно время была прифронтовой. Скот приготовили к эвакуации, организовывали, говорят, партизанский отряд. Мальчишки, мои будущие товарищи, записывались в разведчики. Я бы тоже хотел, но меня вряд ли бы взяли: уж очень я в то время был «заморышем».

Мужиков в деревне практически нет. Только председатель, старики на складах и конюшне, да без одной ноги баянист клуба. Всю работу делают женщины (бабы – как говорили на рязанщине). Сейчас думаю, откуда они брали силы? Целыми днями на тяжёлых сельхозработах. Механизмов почти не было, большинство работ – вручную. А дома – дети, хозяйство. Но детей 11—14 лет тоже привлекали к простым работам – на сенокосе, к уборке хлебов, картофеля. Как и взрослые, мы получали, хоть небольшие, трудодни.

В деревне два важных моста – железнодорожный и шоссейный, оба охраняются военными. В 1943 году солдат-мужчин отправили на фронт и заменили взводом молодых девчонок, их командиром была молодая женщина лейтенант. Отдыхать своим подчинённым она не давала: для тех, кто не на посту, проводила какие-то занятия и учебные стрельбы. Это для нас – мальчишек – было самым интересным. Стреляли они на лугу рядом с железнодорожным мостом в сторону высокой насыпи. И вот, когда они ходили проверять мишени, наиболее шустрые подкрадывались и воровали у них патроны.

На насыпи собирали просыпавшийся из проходивших вагонов артиллерийский порох, а у сапёров, взрывавших лёд на реке во время ледохода, набирали тол и аммонал. В общем, у каждого из нас был целый арсенал боеприпасов.

Когда отмечалась очередная победа Красной армии, мы уходили за деревню в овраги, разводили костёр и бросали туда начинённые боеприпасом гильзы и патроны – получался настоящий салют!

Ночь. Сплю тревожно: дует сильный ветер, а вчера буря хотела снести солому с нашей крыши. Ничего, выстояла! Вдруг под утро – сильный стук в ставни и женский крик: «Зоя! Зоя! Вставайте скорее!» Галя стала плакать, я тоже испугался: несколько дней назад рядом был ночью пожар – крыши-то всех домов соломенные.

Мама мгновенно выскочила из дома, а там одна из девчонок-солдат, которая часто бывала у нас дома, кричит: «Зоя! Победа! Нам по связи сообщили: войне конец!». В это время все охранницы выскочили из казармы и стали стрелять в воздух, что-то крича и прыгая.

Было 9 мая 1945 года.

Настало мирное время. Наш папа был в Магадане, оттуда маме прислали вызов на работу в театре, и вскоре мы уехали туда, где прошли самые счастливые годы нашей жизни, и всё то, что сделало нас такими, какими мы стали – всё оттуда!

Летом 1950 года, работая после 9-го класса помощником по организации культурно-массовой работы во второй смене пионерлагеря «Северный Артек» и имея права профессионального киномеханика, я ехал в город за очередным фильмом. В кабине грузовика меня немного укачивало, поэтому предпочитал ездить в кузове.

Дело шло к вечеру. Я сидел, прижавшись спиной к кабине, и километров двадцать пролетели незаметно.

Трасса делала поворот, меня качнуло. Я поднялся, опершись руками о кабину и подставляя лицо встречному ветру. Проехали совхоз Дукча, где дорога делала резкий поворот влево, и мне с высоты сопки вдруг открылся весь город! Зрелище было невероятное! Стояла прекрасная погода, видимость – отличная, чуть-чуть начинало темнеть, и в сумерках кое-где зажглись огни.

Город был виден весь – от края до края. Заходящее солнце вычертило контуры сопок с запада и косыми лучами осветило противоположный берег бухты – от Марчекана до Каменного Венца. Я увидел родную школу, здание театра, свой дом, новые дома – вниз по Колымскому шоссе и на только формировавшейся тогда улице Пушкина, и даже здания, которые возводились на вершине сопки вдоль новой Портовой улицы. Меня охватил восторг! От переполнивших меня чувств я раскинул руки и закричал: «Я люблю тебя, Магадан!» «Чего кричишь?» – шофёр выглянул из окна кабины. «Всё хорошо!»

То чувство, которое я испытал тогда, осталось в каждой моей клеточке на всю жизнь.

Я любил этот город – он рос вместе со мной. Когда мы приехали в Магадан, здесь, кроме зданий Главка (Главного Управления «Дальстроя»), школы и театра, было, наверное, всего пять—шесть каменных жилых домов. Но город строился неимоверно быстро. Мне кажется, что и сейчас строительство в стране таких темпов не знает.

Я любил этот город, любил в любое время года. Зимой, бывало, пурга и ветер сбивали с ног, но вечерами мы всё равно ходили гулять компанией по улице Сталина. Когда позволяла погода, – каток, обязательно. Шумная раздевалка, надо льдом звучит музыка, под которую можно было взять девочку за руку и кататься парой. А то соединялись большой компанией в ряд «паровозом», разгонялись один круг, и когда передний резко, с разворотом, тормозил, все с хохотом дружно летели с сугроб.

Одно время нашим тренером по гимнастике был небольшого роста худощавый человек, как говорили, бывший заключённый. (В Магадане в то время много таких было: освобождаясь, приезжали в Магадан; кто ожидал навигации, кто устраивался на работу – особенно те, у кого не было права покидать Колыму.) И однажды наш тренер появился на катке в непривычной форме – обтягивающем трико, на фигурных коньках – и начал такое показывать, что весь каток встал вокруг него кругом! Оказалось, что был он до войны чуть ли не чемпионом по фигурному катанию.

Я любил этот город. Летом он продувался ветрами, несущимися между двумя бухтами – Нагаева и Весёлой (Гертнера), иногда вдруг налетал туман, да такой, что во время футбольного матча были видны только головы игроков. Зато рядом, в сопках, было тихо, грело солнце, и можно было загореть настоящим «материковским» загаром. Моя кожа хорошо воспринимает солнечные лучи, и когда в конце каникул мы собрались в парке у волейбольной площадки и разделись, ребята удивились: «Ты что?! На „материке“ побывал?»

Я любил это море. Бухту Нагаева обошёл пешком с обеих сторон. Во время шторма волны били о скалистый берег, вздымаясь на несколько метров. В штиль воды были гладкими, словно полированными. И вдруг на ровной поверхности возникали круги, и всплывала нерпа. Мы разводили на берегу костёр, в прилив разбегались и бросались в море. Несколько взмахов – и обратно, греться у огня. А во время отлива, особенно в мелководной бухте Весёлой, по камушкам уходили далеко от берега ловить мелких крабов, не успевших уплыть за водой рыбешек, а потом бегом бежали от приливной воды к берегу, не всегда успевая и вылезая на берег уже с промокшими ногами…

Выше нашего парка располагался так называемый «сангородок» – городская больница. За ним – вершина сопки. Мне нравилось приходить туда одному, смотреть на бухту и представлять, что, вот, стою я на краю земли, а там… Как в песне поется: «Здесь начало земли, здесь России начало». Даже воздух обладал здесь каким-то особенным, совершенно необычным, запахом. Я его вдыхал полной грудью «и не мог надышаться…» Ну, я всегда был немножечко фантазёром и, как свойственно сыну артистов, по характеру слегка романтичным. Впрочем, может быть, такими в этом возрасте были многие.