– Где моя подопечная?
Девушка уперла руки в тощие бедра, покачнулась и заявила:
– Какая подопечная?
Я злой, уставший. Меня совесть весь день, как Баба Яга, грызла гнилыми зубами, мне вообще не до препирательств сейчас.
– На заправке видели, как ты сегодня утром подвозила рыжую девушку в белом платье и с белыми розами в наволочке. Где она?
– А-а-а, эта девушка. Не знаю. Высадила на остановке в центре.
Начинал терять терпение:
– Сколько ты хочешь за информацию? Сто тысяч? Двести? Миллион?
Девушка цокнула языком, надула пузырь, лопнула.
– Кучеряво живешь, че так мало предлагаешь? Давай два.
– Я тебе сейчас пулю в висок – одну – дам, – прорычал, выходя из себя.
– Папик? – спросила девушка развязно, не боялась меня, а зря. – Они далеко уже.
Насторожился. Кто они?
Родственников у девчонки нет. Только враги могли забрать. Мертва, обрывается что-то внутри. Прости, малыш, не хотел. Правда не хотел.
– Девушка к матери ехала. Сбежали от тебя? – Снова пузырь надула.
– Где ты ее высадила? – Из последних сил сдерживался, чтобы орать не начать.
Она пожала худыми плечами:
– У Ахунского кладбища.
Блядь!
За переносицу схватился, боль нестерпимой стала. Девчонка же вчера ко мне приходила, спрашивала о чем-то, а я слушать не стал, не до нее было.
– Иван! Машину мне, и всех на Ахунское кладбище, нужна информация, где могила жены Трофима.
Раньше бы понял, где искать, если бы подумал. Точно, у нее же мать летом умерла, число не помню, но это неважно. Головоломка сложилась.
Она же меня вчера хотела попросить, чтобы я ее на кладбище отвез. А я весь день думал: на хрена ей эти розы.
Нужную могилу нашли быстро. Девушка напоминала эльфа или дриаду. Спокойно спала на могильном холмике. Рыжие длинные волосы рассыпались по мягкому мху. Губки приоткрыты. Вокруг лежали белые розы. И дела ей не было, что вся область на ушах. Красивая. Черт, такая красивая, что дух захватило. Юная совсем. Высокая девичья грудь, тонкая талия, округлые бедра, стройные ноги, изящные щиколотки. Поймал себя на том, что рассматриваю ее, любуюсь и вовсе не как девчонкой, а как женщиной.
Раз восемнадцать уже есть, ее и трахать можно…
Трофиму я тогда сказал, чтобы разозлить, а теперь смотрел на Карину и думал, что действительно можно, в любой момент, когда захочу, потому что она моя, как игрушка, как вещь.
Проснулась от резкой боли, пронзившей бедро. Вскрикнула, дернулась, задеревеневшее от лежания на холодной земле тело слушалось плохо. Я не понимала, где нахожусь. Глаза слепили яркие лучи фонарей. Не успела до конца проснуться, как бедро обожгло новой болью. Я попыталась укрыться, но не понимала от чего. Не видела угрозы, только слепящий яркий свет.
Еще один удар, на этот раз по плечу.
Из глаз брызнули слезы, а царившую вокруг тишину разорвал глубокий голос Романова:
– Проснулась?
Он выступил на свет, в его руке черной змеей извивался ремень. Так вот он чем меня. Исполнил свою угрозу. Промолчала. Оправдываться не буду, пусть хоть до крови изобьет. Я хотела по-хорошему, пришла к нему вчера, он сам меня прогнал.
– Вставай, – приказал Романов как собачонке. Я поежилась, на улице уже ночь, пусть майская, но еще холодная.
Тело слушалось плохо, но я встала. Посмотрела по сторонам, кругом люди Романова, они не то что поднимут, раздерут на части, если он велит.
– Что, я говорил, будет, если ты сбежишь? – спросил он сурово.
– Я не сбегала, я бы вернулась, – пробурчала в ответ, – у мамы годовщина.
