— Это просто физиология, грязнуля, - сыто ухмыляюсь я. – Не принимай на свой счет.
Мне нравится, что сейчас она вынуждено прижата ко мне так сильно, что ее соски почти болезненно царапают мою грудь. И почему-то в голове гуляют мысли о том, что я, наверное, мог бы стащить с Киры купальник и попробовать их наощупь. Но это просто херня, что-то из разряда мыслей, которые посещают вегетарианца, когда он видит аппетитный кусок мяса: я понимаю, что Киру хочет не моя голова, а мой член, и не иду на поводу у этого засранца.
И я бы, возможно, отложил веселье до другого случая, если бы не этот блядский взгляд. Она реально смотрит на меня, будто на кусок дерьма, и румянец, который минуту назад раскрасил ее щеки, испаряется без следа. И я снова ни хрена не понимаю, о чем она думает, потому что за этой маской может быть все, что угодно: от похоти до полного безразличия. Не удивительно, что во мне просыпается охотничий азарт. Я должен вытряхнуть ее из уютного мирка самозащиты, должен содрать с нее кожу и посмотреть, что под ней, и у меня нет ни единого разумного объяснения этой потребности. И я скорее позволю дать себе под зад, чем признаю, что это болезненная одержимость.
— Как тебе моя зверушка? – спрашиваю я. – Знаешь, она отлично, просто первоклассно сосет, до самого горла. Вас этому специально обучают? Хочешь, проведу экзамен на профпригодность? Я как раз в нужном настроении.
— Больной ублюдок, - огрызается Кира, и я пользуюсь моментом, чтобы перекинуть полотенце ей через голову и прижать к себе. Из-за разницы в росте Кире приходиться задрать подбородок, и я только надеюсь, что эти ущербные глаза не прожгут во мне дыры. – Извращенец.
Я прищелкиваю языком и наматываю края полотенца на кулаки, поэтому Кире, если только она не самоубийца и не любительница игр с удушением, приходится подняться на цыпочки. Почти уверен, что меня стошнит от одного ее дыхания, но… ничего нее происходит. Меня словно заряжают жидким электричеством - и искры со свистом пролетают по венам. И что-то душит меня, хватает за глотку и мешает выдохнуть, потому что при следующем вдохе я обязательно схвачу ее поганое дыхание, и оно просочиться в мою кровь вместе с чертовыми кровяными тельцами, которые гонят по венам кислород.
— Придумай что-то пооригинальнее, Кира-блядь, - говорю я, справившись с чувствами. Я умею держать себя в руках, и тем более перед заносчивой эскортницей, а мысли, блуждающие у меня в черепной коробке – просто отголоски человечности. В конце концов, я не родился на свет беспринципной сволочью – для этого мне пришлось долго над собой работать. – А заодно придумай, почему ты уже течешь на меня, как последняя сучка.
Прежде, чем она успевает что-то сказать или сделать – я читаю в ее поганых глазах желание расцарапать мне рожу – завожу руку ей между ног и накрываю ладонью промежность.
10. Глава десятая: Габриэль
Глава десятая: Габриэль
Я пристально всматриваюсь в лицо Киры, хочу поймать румянец стыда, увидеть, как от смеси праведного гнева и похоти на ее глаза набегут слезы, но ничего не происходит. Она даже не шевелится, не пытается сбежать, и это явно не ступор. Она просто холодная ледышка, которую я трогаю между ног. И от жара в развилке между ее бедрами становлюсь просто каменным, и приходится сжать челюсти до хруста зубов, чтобы не отодвинуть в сторону клочок ткани и не попробовать, какая она изнутри. Такая же, блядь, ледяная? Она что, фригидная?
