Неповторимый мой цветочек - страница 25
При моем появлении все трое тут же вскакивают и усаживаются полукругом, с любопытством уставившись на меня.
Исподволь “изучаю” подруг Нинки и не могу поверить в удачу. Одну из них – неприметную серую мышку – мельком видел у колдыбани для больших девочек, но как зовут и чья она, разумеется, не знаю. Ничего не знаю и о другой – яркой живой кошечке, – которую не видел со дня нашей единственной встречи на железнодорожной станции. Долго, но тщетно пытался разыскать симпатичную попутчицу. Теперь вот сама нашлась.
– Пригласила, как ты просил, – улыбается Нинка.
– Познакомила бы с подругами, – намекаю “организатору” мероприятия.
– Это Оля, а это Вера, – представляет она девочек.
Значит, тебя, Принцесса, зовут Вера.
Вера-Надежда-Любовь! Вера-Верочка! Верочка нашлась!
Интересно, помнишь ты тот день в начале лета и узнала ли забавного попутчика, с которым так не хотелось расставаться?
Тогда я встречал бабушку. Та, наконец, осуществила давнюю мечту – повидаться с “родичами” из неблизкого для нее Рубежного.
По-хорошему, наша железнодорожная станция не так уж и далеко от нашего края Слободы – всего-то в трех километрах. Но уже через полкилометра утоптанной грунтовой дороги и вплоть до станции – сплошные пески Донецкого кряжа, в которых нога утопает по щиколотку даже без поклажи. Ну, а в летнюю жару, да еще с грузом, километр открытого солнышку пути по песчаным дюнам вполне сравним с преодолением безводной пустыни. Во всяком случае, мы, пацаны, именно так это себе представляли. Дальше широкая песчаная дорога, испещренная глубокими следами одолевших её пилигримов, втягивается в густой хвойный лес, растущий все в тех же пЕсках (именно так, с ударением на первом слоге, произносят это слово не только в Краснянке, но и во всем Донецком крае). Полтора километра таким лесом, и, наконец, маленькая станция Бунчужная, где останавливаются лишь рабочие поезда, да и то на минуту.
Я опаздывал к поезду, а потому решил облегчить путь, проскочив самую тяжелую его часть “низом” села. И, конечно же, напоролся.
– Ну-ка, стой, слободА! – перехватил меня незнакомый паренек лет пятнадцати, – Стукнемся? – сходу предлагает он относительно честную кулачную дуэль, от которой нельзя отказаться, не уронив мальчишеского достоинства.
Этот глупый поединок, практикуемый подростками Краснянки, никогда мне не нравился. Широкий размах из-за спины и удар “открытым” кулаком, от которого, впрочем, легко уклониться, присев или отступив на полшага. Вот только последний маневр приравнивался к поражению, а о первом знали все, и потому практически всегда били точно в ухо. Потом долго гудела голова и звенело в ушах. Приглядевшись, научился уклоняться, не приседая и не делая рокового шага. И почему-то никому даже в голову не приходило просто блокировать удар. Увернувшись от удара или блокировав его, сходу отвечал коротким прямым, освоенным еще в дворовой шайке Ленчика, и неизменно побеждал. А потому слободские ровесники, отведавшие незнакомый “городской” удар, никогда больше не предлагали “стукнуться”.
Тормознувший меня “низовский” паренек, хоть и выглядит на пару лет старше меня, по комплекции не превосходит. Так что опасаться мне нечего. Вот только поезд вряд ли опоздает, в отличие от меня.
– Жалко, времени нет, а то б научил “слобОду” любить, – огрызаюсь традиционной фразой слободских ребят.
– Струсил! – ехидно усмехается низовский, – Не хочешь по-людски, отметелю, как грушу!