– Спастика, – монотонно произнес Никита, – нужно будет разрабатывать, когда вернется мышечная активность.
Солнце клонилось к закату. Ровно сутки назад он был в магазине, выбирал бутылку дорогого игристого и тихо мурлыкал под нос в ожидании грядущих перемен. Чего ждать от будущего теперь, он боялся даже подумать.
Удивительно, насколько четко закрепились в памяти все эти, сутки назад почти не знакомые, сложно-сочиненные слова, которым теперь, судя по всему, суждено сопровождать его всю дальнейшую жизнь. Эпидуральная гематома, вызванная ушибом, посттравматическая псевдоаневризма, отек мозга с угрозой дислокации…
Когда Краевские выехали из больницы домой, было уже совсем темно. Сколько времени, Никита не знал, да и знать не хотел. Дороги совсем пустые. Видимо, поздно. Отмелькали огни Садового, сменяли один другого переулки до Третьего кольца.
– Что случилось в школе? – вторгся в сон наяву тихий немного осипший голос Веры.
– Мм?.. – Никита знал, о чем она, но как же не хотелось сейчас говорить.
Вера сидела, все еще как будто пытаясь собрать себя в клубок, и неотрывно глядела в окно.
– Он же рассказал тебе, я знаю, – продолжила она на одной ноте. – Что он рассказал? Его ударили по голове? Толкнули? Кто это сделал?
– Никто ничего не сделал, – спокойно проговорил Краевский. – Он поскользнулся, упал, намочил одежду, был осмеян и сильно переживал.
– Как он упал?
Никита шумно вздохнул.
– Он поскользнулся. Малыш, каждый звук как ножом в висок. Давай доедем до дома, поспим и поговорим завтра.
Вот оно, коронное Краевское… Уход от разговора, к которому он не готов. Если бы дело не касалось здоровья Мишани, Вера была бы уверена, что муж что-то скрывает, желая сделать по своему то, против чего, заранее знает, она выступит. В ту минуту подобное предположение казалось безумием. Вера поежилась, как будто пытаясь поглубже укутаться в свое пальто. Сил разбираться в противоречиях не было.
– Я была уверена, что наш мирок похож на крепость, – почти прошептала она, потом закрыла глаза и добавила еще тише, – Мишаня поскользнулся, и твердыня разлетелась, как карточный домик.
Женскому чутью Веры не нужны были прогнозы врачей. Никита почувствовал, что больно глотать. Он промолчал. Они добрались до дома и легли спать, не сказав друг другу больше ни слова.
Утреннее солнце пекло сквозь окна, заливая комнату жизнерадостным светом. Из Мишаниной комнаты сначала негромко, а потом всё более настойчиво понеслись звуки мелодии его любимого мультфильма. Будильник, который никто не удосужился отключить. Вырванного из тяжелого сна Краевского почему-то охватила ярость. В три прыжка он оказался в детской, схватил ни в чем не повинную голосившую колонку и с такой силой швырнул ее в стену, что та разлетелась на куски, а отрикошетившая крышка больно ударила его по плечу. Ярость вдруг лопнула, оставив внутри лишь пустоту. Взгляд упал на злосчастную фигурку Человека-паука. Какое-то время Никита, замерев, смотрел на воинственного красавца пустыми глазами, а потом развернулся и пошел к двери.
Он вернулся в спальню. Вера, закопавшись в одеяло и уткнувшись лицом в подушку, рыдала. Он забрался в постель, обнял жену со спины и что есть силы прижал к себе. Она долго плакала, стискивая его руки, как будто ища в них спасения. Он прижимался губами к ее затылку. Потом слезы ее начали утихать, дыхание успокоилось, и они какое-то время лежали в тишине. А еще через несколько минут Вера, медленно высвободившись из рук мужа, встала, накинула халат и вышла из комнаты. По знакомым звукам, доносящимся из кухни, Краевский понял, что она принялась готовить завтрак.
