– Это что?! Что это такое, я тебя спрашиваю?! – орал он, тыча ей в лицо свежесшитый наряд. – Как ты могла извести на тряпки такую дорогую вещь! Ты что забыла, откуда я её привез?!
– Осторожно, ты перепачкаешь все кровью, – ответила Лиза, отводя его руку от своего лица.
Что-то случилось с ней, переменилось в одночасье. Казалось, Вадим своим ударом выбил из неё весь страх. Весь, до капельки. Лиза была оледенело спокойна и, глядя мужу прямо в глаза непроницаемым взглядом, продолжила:
– Это не тряпки. Это платье для принцессы.
– Ты что, совсем ненормальная! – заорал он, тушуясь под её взглядом. – Какая принцесса?!
– У твоей дочери завтра спектакль. И она будет играть в нем главную роль. В этом платье.
Лиза произносила слова отчетливо и выверенно, словно разговаривала с маленьким и глупым мальчиком. Для Вадима это было невыносимо.
– Ну, ты и сука! – только и смог прошипеть он.
На пороге ванной появилась недовольная дочь:
– Вы еще долго будете ругаться?! Я же опаздываю!
Лиза спокойно отодвинула стоящего на пути Вадима, прошла в комнату и достала из шкафа коробку с пуговицами и нитками:
– Катюша, возьми у папы платье и принеси мне.
Через минуту довольная дочь умчалась на репетицию, а Лиза спокойно убрала коробку с нитками на место и, включив телевизор, удобно устроилась в кресле. Транслировали какой-то фильм, о морских пиратах, смелом папуасском мальчике и его друге – дельфине. Впервые Лиза досмотрела его до конца.
Герман рос необычным ребенком. В его детском хозяйстве не было ни одной сломанной игрушки, а в гардеробе – ни одной порванной вещи. Все, к чему он прикасался, имело свойство складываться в ровные стопочки и пачки. Одежда на нем выглядела безупречно, а в шкафу царил идеальный порядок. Руки маленького Германа даже в песочнице всегда оставались чистыми, а носки ослепительно белыми. Заговорил мальчик поздно, но сразу целыми предложениями, безукоризненными с точки зрения стилистики.
Несмотря на музыкальную школу, которую Герман посещал с пяти лет, к нему не прилипла обидная слава пай-мальчика. С ранних лет в нем угадывались «порода», природная элитность и свой собственный стиль. Во всем: в одежде, в манере говорить и даже принимать решения. И все эти черты были надиктованы ему не слабостью, а врожденным эстетством. Так, быть может, выглядит в детстве современный метро-сексуал, который благодаря всемирно известному Бэкхему стремительно входит в моду.
Повторяю, Герман был эстетичен во всем. Болезненно реагировал на безвкусицу и отчаянный кич, потрясая маминых подруг недетскими комплиментами и конструктивной критикой по поводу их внешности. Мог часами возиться с какими-то коробочками, бантиками и обрезками фольги, придумывая маме очередной подарок. И всегда дарил ей цветы. Всевозможные: с клумбы, с куста, с дерева. Позже просто покупал на сэкономленные от завтраков деньги. А на свое пятнадцатилетие он преподнес матери невероятной красоты букет из пятнадцати роз, над которым она долго растроганно плакала.
Женщины обожали его, и он отвечал им взаимностью.
Самой первой и самой главной его женщиной стала тридцатилетняя учительница биологии Юлия Альбертовна, стильная разведенка, с потрясающей фигурой и фантастическими глазами. Дважды в неделю её уроки были последними по расписанию. В эти дни Герман всегда находил предлог «зависнуть» в классе после уроков. Подменял дежурных, рисовал стенгазету, которую никто рисовать не хотел или просто кропотливо и самозабвенно поливал многочисленные цветы на просторных подоконниках. Цветы захлебывались от изобилия влаги, Герман – от удовольствия наблюдать ЕЁ. Любоваться пружинистой прядью золотистых волос, падавшей ей на лицо, когда молодая учительница наклонялась над тетрадями немыслимым изгибом шеи с родинкой на туманной коже. Он прислушивался к её дыханию, тихому и спокойному, плавно сползая взглядом туда, где это дыхание рождалось. К пуговице, стягивающей две половинки ткани, отделявшей видимое от невидимого. В его теле томилась и бродила молодая кровь, пульсируя в висках, шумела в голове.
