– Словно она нарочно послана дедом, чтобы испытать силу моей воли, – обратился Уоллингфорд к Люциферу, направляя его по залитой солнцем дороге. – Чтобы посмотреть, как долго я продержусь, прежде чем снова оскандалюсь. Чтобы доказать, что я совершенно не умею владеть собой.
Казалось, каждая частичка его тела напряглась в стремлении вернуть его назад, к Абигайль.
«Тебе кажется, что ты можешь получать чувственное наслаждение в объятиях случайной знакомой у стены оранжереи твоей собственной любовницы лишь потому, что тебе все дозволено», – вспомнились слова герцога Олимпия.
Герцог миновал несколько оливковых деревьев, усыпанных неспелыми плодами, и как только тень, отбрасываемая листьями, касалась его кожи, он с болью в сердце ощущал, будто его отделяла от мисс Харвуд какая-то невидимая стена, но спустя мгновение вновь испытывал облегчение от того, что преграда исчезала. Уоллингфорд уже перестал задумываться над охватывающими его ощущениями. Он воспринимал их как временный недуг, как испытание, которое нужно выдержать.
– У меня не получается выбросить ее из головы, потому что не могу ею обладать. Вполне естественная человеческая реакция. Ситуация, в которой я оказался, даже комична. Леди, неопытная девственница, хочет романа со мной, а я – понимаешь, Люцифер? – пекусь о собственной добродетели. А это, скажу тебе, самое горькое испытание.
Оставив позади ряды деревьев, Уоллингфорд свернул в сторону.
«По крайней мере у меня останется чувство удовлетворения от того, что я сумел ей отказать», – подумал он, но вряд ли бы решился произнести эти слова вслух. Он оказался в этой дыре потому, что хотел укрыться от деда, который намеревался его женить. А еще он сделал это для того, чтобы убежать от соблазнов, чтобы понять, прав ли дед. Узнать, сможет ли он прожить целый год, не потакая собственным прихотям и слабостям. Сможет ли исцелиться от терзающей его душу неудовлетворенности и существует ли на свете другой, более сильный и великодушный Уоллингфорд. Такой, как Финн или Роланд. Человек, который просто нравится людям и которого такая девушка, как Абигайль, может искренне полюбить, а не пытаться поместить в свою коллекцию в качестве трофея.
Последняя мысль возникла в голове Уоллингфорда совершенно неожиданно, и он едва не подпрыгнул в седле.
– Совсем с ума сошел, – пробормотал он, пуская Люцифера в галоп.
Пари. В какой-то момент оно показалось Уоллингфорду самой большой глупостью, которую он только мог совершить, движимый чувством уязвленной гордости, что не к лицу настоящему герцогу. Он даже мысленно обругал леди Морли и ее острый язык. Ведь она вела себя совсем как его дед.
Но теперь Уоллингфорд был ей благодарен. Потому что каждый раз, когда вид соблазнительно округлой груди мисс Абигайль Харвуд грозил разрушить последний оплот его силы воли, Уоллингфорд вспоминал о пари. Данное им самому себе обещание стало достоянием общественности. Он связал себя обязательствами.
Дорога сделала еще один поворот, и взору Уоллингфорда предстали красные черепичные крыши деревни, напоминающие издалека россыпь цветов.
«Мой дорогой мальчик, разве вся твоя сознательная жизнь показала, что ты способен на что-то еще?» – слова деда не выходили из памяти.
– Я смогу, приятель, – пообещал Уоллингфорд, не зная, к кому именно он обращается – к себе самому или к коню, и слегка натянул поводья, чтобы было легче спуститься с довольно каменистого склона, в который превратилась дорога.
