Непрощённые - страница 27

Ри поспешно подхватил поводья и стал неловко спускаться к воде. Рани смотрела на него и злилась. Ей хотелось наорать на него, обругать, ударить, в конце-концов, чтобы маг вновь стал прежним – насмешливым и высокомерным, каким был когда-то.

Тогда она не смогла бы его жалеть.

– Слушай, колдун, я не требую от тебя ничего, что ты не смог бы сделать, – раздраженно сказала шенна. – Я понимаю, что ты очень… расстроен, но возьми, наконец, себя в руки, забери тебя Предел! Делай хотя бы то, что способен. Руки-ноги у тебя остались на месте, так?

Маг поднял на нее страдальческий взгляд и кивнул.

– Прости.

За что он извинялся сейчас? За вынужденную свою беспомощность или за то, прошлое. Должно быть, сейчас и за то, и за другое. Думал ли маг тогда, радуясь своей игрушке, что когда-нибудь окажется в положении едва ли не худшем, чем сама Рани. Боги иногда шутят очень жестоко. И карают по своему усмотрению.

Рани в сердцах пихнула его плечом, и пошла обратно наверх.

Долгое время они ехали молча. Досадуя на себя, Рани хмуро оглядывала пустую дорогу, как будто ждала чего-то. Этот путь к храму и обратно, похоже, будет совсем невеселым. Если, конечно, она не возьмет себя в руки сама, прежде всего. Срываться на маге сейчас – все равно что курицу пинать. Пользы никакой, а глупости сверх меры.

– Сейчас тут будет поворот к небольшому селению, – вдруг заговорил Ри. – Оно недалеко. Может заедем, раздобудем еды?

Предложение было разумным, и Рани молча повернула коня направо, по узкой, пыльной дорожке, которой вероятно пользовались нечасто. Она никогда не думала, чем живут обычные люди в селениях, сейчас, когда война закончилась. В Дримме шенна видела только наместника и бойцов, еды всегда было вдоволь, и откуда она берется в крепости, Рани не очень-то и беспокоило. Но нынче, глядя на десяток неказистых домиков, заросшее бурьяном и сорной травой большое поле, тощую корову в одиночестве пасущуюся в низине, она вдруг подумала, что для этих людей война не закончится никогда. Они выживали, когда ушли мужчины этого селения, когда армии забирали скот и муку, они вынуждены выживать и теперь, когда уже нет надежды на чьи-то сильные руки, чтобы восстановить хозяйство. Сколько таких безымянных селений совсем скоро опустеет полностью.

В этом жители пока еще были. Но на все просьбы Ри отвечали отказом или не отвечали вовсе, спеша пробежать мимо двух всадников – человека в богатой, но грязной одежде и недоброго вида шенны. Особенно мимо последней, надо полагать. Что ни говори, а дурная слава разорявших эти селения Старших племен забудется совсем нескоро.

– Так мы ничего не найдем, – сказала Рани, когда очередная испуганная женщина просто захлопнула перед ними дверь. – Надо найти кто тут у них за старшего. – Ищи самый добротный дом.

– Они тут все одинаково убоги, – пробормотал Ри. – Хотя вон тот, на взгорке смотрится покрепче остальных.

Рани посмотрела в ту сторону, куда указал маг. Действительно, дом из толстых бревен, стоящий чуть поодаль на пригорке, казался и побольше и поухоженнее остальных. Вокруг него одного имелось какое то подобие забора, а крыша была покрыта не дранкой, а бурой черепицей.

– Вот и иди туда, – Рани махнула рукой. – Я тут гость не особо желанный. Сам поговори, справишься?

Маг криво улыбнулся и, спешившись, побрел в сторону дома.

Рани тоже слезла с лошади и присела на лежащее вдоль дороги полусгнившее бревно. Солнце пригревало лицо шенны, в селении было тихо, только неподалеку изредка взлаивала собака. Не хотелось ни о чем думать, да даже двигаться не хотелось. Сказывалась, видимо, усталость, и голод подгрызал брюхо изнутри, лишая сил. Но впервые со дня, когда ее пленили, Рани чувствовала, что наконец-то делает что-то правильное, идет вперед, а не топчется на месте. Пусть иллюзорная, но свобода передвигаться куда-то, ехать в новые места не могла не придать уверенности в себе и помочь поверить в то, что все непременно получится. И может быть снова стать свободной по-настоящему. Она привычно подцепила пальцами край ошейника. Теперь, спустя столько лет, он казался частью ее самой, и, Рани напоминала себе об этом знаке рабства только когда трогала витой обруч у себя на шее. Напоминала нарочно, чтобы не забыть окончательно.