– Какая «ручка»?.. Какие «чернила»?.. Нет, братец. Такой документ подписывается исключительно кровью, – и рядом с чистым листом бумаги, тотчас легло лезвие опасной бритвы.
«Кровью, так кровью», – в ту минуту, в моей голове не возникло и малейшего сомнения по поводу столь экзотичного визирования документа. А может, и возникло…
Скорей всего, кое о чем я, конечно же, догадывался. Однако было мне тогда, абсолютно пофиг. Главное, чтоб я мог поскорее покинуть это жуткое заведение.
После того, как я с горем пополам нацарапал свой автограф, на белом поле листа, как бы из ниоткуда, вдруг проявился весьма странный текст.
«Преклонение, за избавление.
Подчинение и покаяние на все времена.
Ни мне, ни ему, все имени Твоему.
Небытие и забвение, как высшая кара».
Просто и лаконично. Никаких вам, давно набивших оскомину обязательных фраз, наподобие: «мы, нижеподписавшиеся…» или «права и обязанности сторон». Никаких «форс-мажоров» и юридических адресов. Не было тут и утомительного перечисления условий, растянутых на пятьдесят-семьдесят пунктов и стольких же мелких подпунктов. Все было предельно кратко и почти понятно. Почти…
Так и не успев в полной мере налюбоваться столь минимизированным документом, та бумага с подписанным договором вдруг потемнела. Прямо на моих глазах она принялась превращаться в пепел, рассыпавшись на бесконечное множество светло-серых пылинок…
Начальник следственного изолятора полковник Караулов, прибыл на место своей службы, как никогда рано. Аж, в половине девятого утра.
Столь раннее начало трудового дня было обусловлено неординарным для его заведения событием. Нынешним утром, стены изолятора «грозился» посетить, ни кто-нибудь, а сам генерал Усачёв Александр Геннадьевич, руководитель областного УВД. Потому ещё с вечера, в подведомственном Караулову СИЗО и был наведён тщательный «марафет».
Фёдор Михайлович Караулов слегка нервничал. А как иначе? Ведь ни для кого не являлся секретом тот факт, что наивысший (по областным меркам) милицейский главнокомандующий наведывался в его угрюмое заведение, вовсе не из праздного любопытства. На данный момент, поводом для его визита, скорее всего, был личный контроль над ходом расследования убийства директора Тракторного завода. Все предельно просто и вполне естественно. Москва торопит Усачёва. Тот, в свою очередь, подгоняет своих подчинённых.
«Да-да, все подгоняют всех, а этот сучёнок… То есть, главный подозреваемый. Как назло, молчит уже третьи сутки к ряду. И ребята из «управы», и моих собственных надзирателей бьются с ним практически без перерыва, а он, падлюка, невзирая на все наши усилия, так и не признаётся.
Ко всем прочим неприятностям, прибавилась и ещё одна. Этот долбаный Кузнецов, чуть было «кони» свои вчера не «отбросил». В камеру его унесли, едва живого.
Не спорю. Ребята, конечно же, слегка перестарались с пристрастным допросом. Однако каков подлец сам подозреваемый. Своей внезапной смертью, он едва ли не завалил долгую и кропотливую работу десятков следователей и оперов. Умри он вчера в тюремном блоке, и пришлось бы начинать всё с самого начала. По сути, с нового подозреваемого. Ведь для умиротворения общества, этой самой общественности необходимо предъявить убийцу, исполнителя. То есть, конкретного злодея».
Итак, когда Караулов вошел в свой рабочий кабинет, время было ещё совсем раннее. До приезда генерала он собирался принять рапорт от дежурного, узнать о ночных происшествиях и лично осмотреть коридоры изолятора, дабы уже самому быть в полной уверенности, что в подведомственном ему учреждении, действительно, все в порядке. Однако ничего из ранее намеченного он сделать так и не успел.
