Пашка, которому оставалось дежурить час, обреченно скривил рот, мысленно взвыл (это ужасающее Ы-А-А-А-А!!! я увидела у Пашки над головой – неоново-зеленые колеблющиеся буквы) и забарабанил по клавиатуре. Женское лицо на экране слегка вытянулось, увеличиваясь.
– Не знаю ее, – пробормотал Громов.
– И я… – вздохнула я.
– И я! – почему-то хихикнул Пашка. – А че она сделала?
– Возможно, и ничего, – протянул Громов.
– Конечно, ничего, – встряла я. – Вот же, уходит! Ее Перепетуя и не интересовала, тетка диван щупала. Даже зачем-то под диван заглянула.
– Купить, может, хочет? – предположил Паша.
– Ага, купить, – хмыкнул Громов. – Пенсионерка-то… Ты посмотри, во что она одета! Платьишко допотопное!
– А то ты не знаешь, что именно вот в таких платьишках и бывают богатенькие пенсионерки? Всю жизнь экономят, по копейке откладывают, а как помрут, у них в матрасе или в подполе и находят миллион, – и Паша приложился к кнопкам всей пятерней.
– Нет, те, которые по копейке собирают, не покупают дорогих вещей, всю жизнь впроголодь… Какой антиквариат! Эта вообще на училку похожа, интеллигентная, – возразил Громов, – и интерес у нее, наверное, какой-нибудь… просветительский…
– Ладно, – вздохнула я, – давай, Паша, дальше показывай.
Мы все еще торчали в дежурке, изучая посетителей, когда сменить Пашу пришел Денис Углов, Дэн. Я почти спокойно рассказала ему о пропаже, мы принялись смотреть на мониторы уже вчетвером, и Дэн, самый молодой из громовских сотрудников, все кричал «Не верю!» и «Быть не может!», пока Громов вдруг не завопил «Стоп!»
Паша с Дэном от неожиданности чуть не попадали со своих стульев, а я по своему обыкновению превратилась в девушку с веслом – застыла, как скульптура в парке советских времен. Обычная моя реакция на спонтанные выпады окружающих…
– Стоп! – уже спокойнее повторил Гр-р. – А куда делись десять минут?
Все камеры дружно показывали «снег» с 14.49 до 15.01. Два часа, сорок восемь минут – Перепетуя на диване. Три часа, ноль три минуты – диван без Перепетуи. За те десять минут, что камеры не работали, кто-то вынес мою куклу из салона.
– Паша, ты что, систему слежения отключал? Вместе с сигнализацией? – и Громов посмотрел на Пашу, как, я знаю, он смотрит на подозреваемых в убийстве.
– Шеф, – пробормотал побелевший Паша, – не было этого… Я и выходил из дежурки – раз покурить, и еще раз – снег с наружной камеры убрать. Какой-то му… то есть кретин в объектив снега напихал. Это в полвторого наверное было. Плюс-минус десять минут… Да, еще раз – в туалет.
Сдвинув брови, Гр-р повернулся ко мне:
– Ну? Что?
– Ничего не слышу, – я провела пальцами по Гришкиным бровям, чтобы придать им обычное положение. – Расслабься…
Я посмотрела на охранников, и мне вдруг стало смешно, несмотря на драматизм ситуации. Дэн и Пашка, здоровенные мужики, сейчас смахивали на двух луговых собачек. Есть такие мелкие грызуны из семейства беличьих, водятся в Северной Америке. Наши луговые собачки дружно сложили лапки на животе и синхронно вертели головами, глядя то на меня, то на своего шефа, чтобы понять, что происходит, совсем как их североамериканские сородичи, оставленные на шухере у норы. Никто из них и не догадывался, что Громов хотел узнать, не врет ли Паша! Гр-р знает, что я слышу комариный писк, когда кто-то говорит неправду. С Пашей все было в порядке, никакого вранья.
– Ну, допустим, – вздохнул Громов, – ты, Паша, камеры не вырубал. И сигнализацию… А тогда кто?
