– Ну, – произнес наконец Громов и сдвинул тарелки, – вот что мы имеем…
Захаровна тут же подскочила, чтобы собрать со стола посуду после ужина.
– А ты сиди уже, – проворчала она, не очень вежливо надавив мне на плечо. – Набегалась, поди-ка, пока всех накормила.
Я не стала спорить и осталась на своем стуле – и набегалась, и наволновалась, и неизвестно, что впереди.
Гр-р разложил на столе распечатки изображений всех посетителей арт-салона.
– Это, – Громов помахал распечатками, – те, кто был в салоне до 14.49. А это, – и Гр-р шлепнул по столу другой пачкой листов, – те, кого камеры срисовали после 15.01.
– И мы должны найти того, кто исчез за эти десять минут, – с энтузиазмом произнес Устюжанин.
У Ольга восхищение в круглых глазах: ее Сереге ничего не нужно объяснять дважды, не то что некоторым… Устюжанин лучезарно улыбнулся подруге, тряхнув роскошным седым чубом. Даже странно, подумала я, Сергей, обладатель такой оригинальной внешности, не стал до сих пор персонажем Лелькиных полотен, существовали только наброски. Надо бы узнать у нее, в чем тут дело…
– Ну, давайте, – вздохнул Гр-р. – Давайте, давайте, въезжайте, а то я эти рожи уже видеть не могу!
– Да ладно тебе, рожи… – фыркнула Оля. – Тетки как тетки. Интересно, а мужики есть?
– Были и мужики, я видел, – вместо Громова ответил Паша.
– Видел он… – огрызнулся Громов, – знаем мы, как ты, Павел, видел…
И я на секунду превратилась в девушку с веслом: слишком много связано у меня с этим именем. Паша – это Паша, Пашка, вот он сидит, чешет свой затылок, плавно переходящий в широченные плечи… А Павел, Павличек – это… Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы вылезти из вороха воспоминаний. Я думала, все кончилось, а оказывается, нет, не улеглось и не рассосалось… Время лечит, время лечит! Что-то плоховато оно лечит, если меня от одного имени в дрожь бросает… И я живо представила себе Павличека, чешского кузена Гриши, с которым они похожи почти как близнецы. Конечно, при ближайшем рассмотрении сходство не такое явное, а характеры вообще совершенно разные, и есть еще обстоятельство…
Я помотала головой, чтобы отогнать Павличека, почти материализовавшегося рядом со мной, и покосилась на Громова – вдруг он заметил мою реакцию на имя кузена? Но Гр-р руководил процессом сортировки портретов и на меня, слава богу, не смотрел.
– Сережа, эту туда клади, где все, – с азартом трясла листком Оля, – вот же еще она, только ракурс другой!
– А эту женщину я знаю, – Лиза протянула мне листок, – соседка моя, библиотекарь. Она в той библиотеке, что возле музея, работает.
Конечно, то, что мы на принтере распечатали, мало походило на фотографию, но разглядеть можно: лет сорока дама, может, чуть моложе, совсем не красавица, и выражение высокомерного интереса на сильно накрашенном лице не делает это лицо приятней.
– Фу, какая надутая, – Оля рассматривала женщину, держа лист в вытянутой руке. – Смотрите, вот еще она же… Значит, тоже не виновата, раз и в четыре пятнадцать есть…
Ольга бросила библиотекаршу в кучу тех, кто не вызывал подозрений, и никакое предчувствие не подсказало мне, что мы зря так легко расстались с этой дамой. Никаких медных изделий во рту, чтобы я начала что-то подозревать… Некрасивая, да, недоброжелательная, завистливая… Но такие качества – не повод считать ее причастной к краже: женщина оставалась в салоне и после пропажи Перепетуи. Лелька уже размахивала очередной парой портретов, и через десять минут несимпатичного библиотекаря погребли под кучей других персон.
