Противоположные чувства: мне хотелось, чтобы она повернулась, хотелось разглядеть ее лицо, но что-то внутри противилось этому, боялось что ли, будто предчувствие, что с поворотом головы все закончится. Вся эта ситуация была смутно знакома. То, что я должен был следовать за девушкой, что-то напоминало. Память дразнила: потрепанный переплет, что-то древне-греческое, арфа… Ну конечно, это был он – миф об Орфее и Эвридике – самый трогательный и щемящий. Аид обещал отпустить Эвридику, если Орфей всю дорогу назад не обернется. Всю дорогу до самого Стикса.
Я не знал, кто эта девушка, но был уверен, что она пришла за мной, чтобы вывести из мрака. Все думают, путь в царство мертвых лежит через смерть, но это не так. Люди в принципе рождаются мертвыми в этот мир, заготовками, которые только предстоит оживить. И сейчас, скользя за ней бесшумно, как тень, я понял, как это происходит: один бесстрашно кидается в ночь, забывает себя, жертвует всем, чтобы стать ориентиром для другого; в то время как второй так сильно сосредоточен на нем, так предан ему, что остальной мир сжимается до удаляющейся прочь спины.
Под ногами заскрипела галька и резко пахнуло рекой. Она замедлила шаг, она выдернула наушник и остановилась. В два прыжка я преодолел расстояние между нами, и девушка рухнула под моим весом. Я попытался прижать ее лицо к земле, но там отражались звезды. Я с силой надавил на затылок и, пока она била по воде руками, уговаривал ее подождать и не оборачиваться, иначе не сработает, иначе все её усилия будут напрасны.
Я прождал кажется полночи, прежде чем понял, что паром не придет. А когда рассвело, затопленный по весне котлован стало невозможно спутать со Стиксом.
Психиатрическая экспертиза ничего не показала, адвокат настаивал на непредумышленном. Я сидел, отгороженный от мира решеткой и думал, раз миф уже написан, его не преодолеть: тот, кто родился мертвым, должен остаться здесь навсегда. Когда пришло время сказать последнее слово, я попросил дать мне взглянуть на нее, чтобы освободить. Ей необязательно оставаться, она же из мира живых, пусть уходит.
Но мне этого сделать так и не дали.
Осведомитель был прав: Тарковская преступная группировка засела на Мосфильме. И это было вполне предсказуемо: большую часть ОПГ составляли деятели киноиндустрии. Отряд спецназа окружил здание, и теперь бойцы ждали сигнала капитана полиции Фурцева.
Сам капитан кино любил и разбирался, поэтому, поднеся к губам громкоговоритель, почти дословно процитировал Глеба Жеглова: “Граждане бандиты, внимание! Ваша банда полностью блокирована. Так что предлагаю вам сдаться! Выходи по одному!” Фурцев посмотрел на подаренный отцом – генералом-лейтенантом – командирский “Восток” на запястье: секундная стрелка как раз начинала круг.
Происходящее в стране сравнивали с кризисом девяностых: экономика рухнула, деньги обесценились, люди вместе с работой стремительно теряли самообладание. Сложно оставаться невозмутимым, когда за день цена килограмма картофеля могла измениться от 100 рублей до 100 тысяч. Паника на бирже, тотальное недоверие к деньгам. Предприятия, оглядываясь друг на друга, начали в так называемом тестовом режиме выдавать работникам зарплаты товарами производства. Поговаривали, что за инициативой стояло молчаливое одобрение президента. Никаких официальных распоряжений конечно же не было, но и уклончивого “действовать на свое усмотрение” работодателям вполне хватило, стало быть власть одобрила.
