– По-моему, так, ты слишком большую роль отводишь этому самому языку!
– Не слишком! Если бы ты не использовала его не по назначению, то тоже могла бы стать писателем…
Герман изрек это, не моргнув глазом..
– Давай, давай! Смейся над матерью! Лучшего к себе отношения она, конечно же, не заслужила! – немного обиделась Валентина Денисовна.
Но Дот и не думал смеяться. Он действительно верил в то, о чем говорил.
– Ну, и на какую тему ты собрался писать свою первую книгу? Точнее, каков – ее сюжет?
Герман не знал, что ответить.
– Вначале надо руку набить!.. А вообще-то…
Мать внимательно посмотрела на сына.
– Что – «вообще»?
– Это будет книга о любви! О любви и ненависти!
– Что? Все никак свою Оксанку забыть не можешь?..
И, помолчав, Валентина Денисовна добавила:
– Слышала я, влипла она в какую-то темную историю! С родителями крепко повздорила! Так они теперь в четыре глаза за ней смотрят. Из дому никуда не выпускают. Ты ничего об этом не знаешь? Что в школе—то говорят?
– Да, ничего особенного! – соврал Герман.
Ему, конечно же, не хотелось, чтобы его мать хватила кондрашка. Это в том случае, если бы она узнала об истории с Худояровой хотя бы часть из того, о чем, даже под пытками, он не стал бы ей говорить.
– Гляди, не связывайся с ней! – напоследок в который раз предупредила его Валентина Денисовна. – А то порой там, где любовь, там и – кровь! Найдется и для тебя хорошая девушка. Мир – не без добрых людей!
Но Дот ничего не ответил.
Герман, все ж таки, хоть и вопреки воле матери, но поступил на факультет журналистики в местный ВУЗ. Учился он увлеченно и старательно, особенное внимание уделяя предметам по той специальности, секреты которой он пришел постигать в институт. Наверное, поэтому Герман не заметил, как пролетели почти три года учебы. В конце третьего курса журфака Дота отправили на стажировку в одну из городских газет. К его большому разочарованию газета оказалась желтой. Она почему-то называлась «Реликт». Ее главным редактором был мужчина средних лет с рыжими усами и светлой шевелюрой. Глаза у него были голубые с искристой льдинкой во взоре, а в выражении лица – что-то ядовитое. Шея – тонкая и длинная. Звали главного редактора Теодор Елисеевич Вернис. Герман так и окрестил его про себя «Змеем».
– А вот и – новенький! Практикант! – довольно пробасил Главный, смачно попыхивая сигаретой, едва практикант переступил порог его кабинета. – Как тебя?
– Дот! – ответил Герман.
– Это – что? Фамилия такая?
– Ну, да!
– А имя? У тебя, разве, имени нет?
– Гера! Гера Дот!
– А а а… Вот, значит, что!
Главный многозначительно переглянулся с коллегой, сидевшем по правую руку от него на кожаном диванчике подле окна.
– Слышь, Костя! Сам Геродот к нам пожаловал! Чудеса, да и только! И псевдонима не надо ему придумывать… Готовый автор крамольных статей! Понатаскать его немного, и все, как по маслу пойдет…
– Угу! – согласился Костя.
Это был совсем молодой мужчина лет тридцати. Но в отличие от своего шефа он был побрит наголо и усов не носил. Зато у него из подбородка на восточный манер совком торчала жидкая бороденка. Глаза у этого мастера словесного дриблинга были немного навыкате, а уши слегка оттопырены. В левом ухе торчала золотая сережка.
– Так вот, Константин! Возьмешь молодого, зеленого под свою опеку и сделаешь из него мэтра журналистики. Я знаю, ты это умеешь лучше, чем кто-либо другой!
