За окном сверкали и переливались в полуденном солнце морские волны.
– Давай сегодня прогуляемся до грота, мы ведь там еще не были, – предложил я.
Древний грот в противоположном от виллы конце набережной уходил далеко вглубь скалы. Меня всегда привлекали эти пещеры, хотя бы потому, что с ними было связано множество мифов о богах.
Поппея потянулась, заложила руки за голову и тряхнула волосами янтарного цвета – янтарь, такой богатый и насыщенный множеством оттенков, от красно-коричневого до золотистого, всегда меня завораживал.
– Да, пожалуй, сходим, тем более скоро возвращаться в Рим, – согласилась она, но без особого энтузиазма. – Только попозже, хорошо? Даже удивительно, откуда у тебя столько энергии после вчерашнего вечера и ночи.
Выступление на публике воодушевляло меня, а праздность, наоборот, истощала, но я вряд ли смог бы объяснить это Поппее.
– Встретимся на террасе, – кивнул я.
Мне не терпелось выйти на свежий воздух.
Спустя какое-то время мы сидели на тенистой террасе, молчали и просто смотрели на горизонт.
Мне нравилось это состояние, когда можно ни о чем не думать, а с полузакрытыми глазами заново проживать события прошедшей ночи.
Слуги принесли подносы с едой и расставили на столе блюда с холодной бужениной, кефалью, яйцами, оливками, сосновым медом, хлебом и вишнями. И еще два кувшина с соком и тарентинским вином.
Я лениво протянул руку и взял с блюда горсть вишен.
Поппея так и не сняла ожерелье, только прикрыла его палантином.
– Не могу пока с ним расстаться, – призналась она.
О, если бы другие, те, кого я осыпал своими дарами, были способны так открыто выказывать свою признательность!
Я как раз передавал Поппее блюдо с яйцами и оливками, когда на террасе появился запыхавшийся, взмокший от пота и весь покрытый пылью гонец в сопровождении двух стражников виллы. Лицо его искажала гримаса, как будто он испытывал страшную боль или невыносимые душевные страдания. Лица стражников были не лучше.
Я резко встал, идеальный день остался в прошлом.
– Цезарь! Цезарь! – Гонец упал на колени и умоляюще сжал ладони на груди. – Я прибыл из Рима, от Тигеллина.
– Так, и с чем он тебя прислал?
– Рим горит! Рим в огне! – срывающимся голосом просипел гонец. – Пожар вышел из-под контроля!
– Рим в огне? – Я все еще не мог понять, что происходит.
– Да! Да! Пожар начался в Большом цирке, загорелась одна из лавок в южном конце.
– Когда?
К этому моменту Поппея тоже встала, я боковым зрением видел, как она крепко ухватила пальцами золотое ожерелье. Да, моя жена больше не поглаживала золото и драгоценные камни, она вцепилась в ожерелье и не отрываясь смотрела на гонца, а я чувствовал, как ей передается моя тревога и даже ужас.
– Позапрошлой ночью. Северный ветер раздул огонь. Пожар распространился по всему цирку, а потом начал подниматься на холмы.
Рим во время пожара превращался в огненную ловушку. В нашей истории было много пожаров, поэтому Август и создал корпус вигилов[7] из семи тысяч человек. Сейчас ими командовал Нимфидий Сабин[8]. Он имел поразительное внешнее сходство с Калигулой, что позволяло ему заявлять себя как его родного сына. Но какое это теперь имело значение?
– А что пожарные? Они борются с огнем?
– Да, но не в силах его остановить. Огонь распространяется слишком быстро. Искры перелетают с крыши на крышу, на поля. Ветер разносит их повсюду. Пожар уже начал подниматься на Палатин!
