И наконец я смог послать письмо Поппее, в котором коротко рассказал об обстановке в Риме. Написал, что она может ко мне приехать и это вполне безопасно. Однако поскольку я буду дни напролет занят устранением возникших в связи с пожаром проблем, то, хотя дворец не пострадал от огня, возможно, ей будет лучше еще какое-то время оставаться в Антиуме.
Мечтаю о встрече с тобой, но пока готов довольствоваться мыслью о том, что ты в безопасности и мы снова будем вместе, когда самые тяжелые времена останутся позади.
Я твердо верил, что Поппея сама решит, как ей поступить, и никто из богов не в силах на нее повлиять и тем более нас разлучить.
Далее надо было осмотреть прилегающие к стенам Рима земли.
На этот раз меня сопровождали только Эпафродит и Тигеллин. В разговоре с ними я упомянул о плохом настрое Фения.
– Да он вообще такой кислый по натуре, – попытался отшутиться Тигеллин. – Ты разве не замечал?
– Нет. – Я бы заметил, но что-то определенно изменилось.
Земли к северу от города являли собой печальное зрелище: обездоленные люди нашли приют в гробницах и мавзолеях, что построили вдоль дорог богатые римляне, портики и святилища давали крышу, на выложенных мрамором полах можно было спать, не опасаясь грызунов, но у людей не хватало воды и пищи.
На саркофагах сидели изможденные от голода дети и смотрели пустыми глазами в никуда. По полям бродили толпы людей в грязных лохмотьях. Кто-то сидел вокруг костров, некоторые просто лежали без движения на земле.
Отчаявшиеся голодные люди запросто могли на нас напасть, так что я для маскировки тоже обрядился в драный грязный плащ.
Сначала надо было оценить масштаб проблемы, а потом уже приступать к ее ликвидации – и первым делом послать к этим людям гонцов, которые направят несчастных в приготовленные для них временные убежища.
И все время, пока мы осматривали местность за стенами города, нас сопровождали стоны и плач обездоленных людей.
В какой-то момент я заметил высокую фигуру человека, который бродил среди них и, наклоняясь к ним, выслушивал их жалобы и мольбы.
– Как я уже тебе говорил, некоторые из них молят об избавлении от страданий, – напомнил мне Эпафродит.
– Скоро оно будет им даровано.
– Ты не понял, они просят о смерти. Она для них избавление.
Я огляделся, но не увидел готовых откликнуться на эти мольбы жестокосердных солдат. Увидел только этого высокого человека.
Высокий человек… Я узнал его, вернее, ее… И понял, зачем она здесь.
– Ждите тут, – приказал я своим людям и направился в сторону женщины.
Она стояла ко мне спиной и, судя по хорошей одежде, явно не была одной из пострадавших от пожара.
– Локуста! – окликнул я.
Женщина обернулась.
– Цезарь… – Она поклонилась, а затем, расправив плечи, улыбнулась. – Давно не виделись.
– Да уж, странное место для встречи, – заметил я. – Не вижу смысла спрашивать, почему ты здесь.
– Люди нуждаются во мне, – кивнула она. – А я не могу отказать страждущим.
Когда-то и я нуждался в ее помощи, и она откликнулась на мою просьбу. Если бы не она, я был бы уже мертв. И я испытывал к ней благодарность. Отрицать это было бы лицемерием с моей стороны, как было бы лицемерием утверждать, что впредь я не захочу воспользоваться ее услугами.
Локуста была отравительницей. Востребованной во все времена как среди правителей Рима, так и теперь, среди мечтающих о скорой смерти простолюдинов, которые знали и кто она, и на что способна.
