– Почему ты говоришь мне это? – спросил Аелия.
Она пристально посмотрела на Солнце, а потом ответила:
– Я всё смотрю на вас и вижу её. Вы так сильно похожи, господин. Простите мне мой болтливый язык. Я просто… ощущаю от вас её энергетику. Не ту, что дарована каждому бессмертному, а самую приземлённую: у вас взгляд такой же и сердце доброе.
– И какой же у меня взгляд?
– Светлый. Чистый. Как весеннее утро. Так и хочется под вашим взглядом быть. Будто под солнцем.
Её голос дрогнул. Глаза сделались мокрыми. Ева поспешила утереть выступившие слёзы фартуком и отвернулась.
– Простите, господин!
– Почему плачешь?
Она завертела головой, либо не желая, либо боясь отвечать. Второй вариант казался Аелии более вероятным, ведь Баиюл довольно строг и жесток с ней, чем, несомненно, смог запугать хрупкую несчастную душу.
– Мне не дозволено такое говорить! Простите, простите, простите!
Сердце юноши сжалось от жалости к ней. В мёртвых глазах и без того читалось отчаяние и скорбь, а теперь ещё и горькие слёзы, рекой стекающие по иссиня-бледным щекам.
– Ну же, ответь. Что заставило тебя плакать?
Не оборачиваясь, она всхлипнула. Плечи дрожали. Ева выглядела, как маленькая беззащитная девочка.
– Я плачу, потому что ваше появление означает одно – Минцзэ уже не вернётся.
От этих слов Аелии стало дурно. Он вдруг ощутил вину. Так глупо и наивно! Но ему казалось, будто именно из-за него любимая всеми госпожа не воскреснет. Будто она была убита им. Его рождением на свет. Вероятно, так считал и Баиюл, от чего душа лишь сильнее проваливалась куда-то в небытие. Неужели богу, с головой отдавшемуся всепоглощающей скорби, суждено вечность смотреть на труп возлюбленной?
Или когда-нибудь он всё же сможет отпустить и решится наконец отдать её душу вселенной?
– Ваша ванна готова, господин, – будто вспомнив, зачем вообще приходила, проговорила Ева.
Аелия ничего ей не ответил. Ему не хотелось больше говорить. Он всё же поднялся с кровати и, снимая на ходу рубаху, поплёлся в ванну, где остался один.
К тому моменту, когда утренние водные процедуры закончились, Евы в покоях уже не было. Солнце не сомневался, что она выскочила из них сразу же, как только он закрылся в ванной. Аелия и сам так поступил бы на её месте, чтобы уйти наконец от тяжёлого разговора и поскорее отвлечься от тягостных мыслей.
Одевшись и причесавшись, юноша спустился вниз, в тронный зал, где и ожидал увидеть Всеотца и Бьерна. Перед ними, склонив голову, стоял пожилой мужчина, нервно теребя в руках шапку. Рядом с ним стояла душа, очевидно, более высокого статуса.
«Подьячий.» – промелькнула в голове догадка.
Мужчина, облачённый в парчовые одежды, стоял с гордо поднятой головой, держа в руках перо и бумагу, испещрённую записями. Он молчал, глядя то на старика, то на бога, но стоило Аелии приблизиться, мужчина тут же преклонил колено перед ним.
Он сказал:
– Солнцеликий господин, позвольте поприветствовать вас.
Услышав, как к Аелии обратился подьячий, Баиюл вздрогнул. Мышцы на лице дёрнулись.
Старик, стоящий рядом, последовал примеру и тоже поспешил склонить голову, опустившись на колени. И как только Солнце поприветствовал их в ответ, оба встали. Внешность подьячего показалась Аелии весьма необычной: его лицо напоминало змеиную морду. Глаза с прищуром смотрели на всё вокруг, не упуская ни единой детали. А тонкие сжатые губы, казалось, скрывали во рту длинный язык. И говорил мужчина тихо, словно шипел.
