— А когда мы домашнее вино нашли в трехлитровой банке? — продолжала Нина. — Целый погреб с банками!
— Ага. И с натянутыми на них резиновыми перчатками. Целы погреб рук!
— Да уж, — усмехнулась она. — Вино мы испробовали, а вот надеть обратно перчатку уже не смогли.
— А дедушка нашел нас только под утро.
— В бане.
— На полу.
— И с красными от вина губами.
— А потом ходили с красными от ремня жопами…
Теплые воспоминания сменились грустью. Как же быстро летит это время. Стоит тебе лишь на мгновение забыться, как уже пора прятать куклы на пыльные чердак, переставать верить в эльфов, снимать подорожник с колен, прощаться с детством, вставать в оборонительную позу и быть готовой встретиться лицом к лицу с реальностью. С реальностью, которая не церемониться.
— Интересно, Федор видит нас сейчас? — спросила Нина, с грустью смотря на небо.
В горле собрался комок горечи. Пазухи носы заныли от боли.
— Эй, дед Федор, вы слышите нас? — разоралась подруга. — Если я узнаю, кто сделал это преступление, то откручу ему голову! В огороде закопаю! На куски порву! Можете на меня надеяться! Я не подведу! — она закашлялась. — Как там в Раю, дед Федя? Мошкара не кусает? Рыба клюет?
Мне стало совестно. Больно. Казалось, все внутренности обмотало колючей проволокой. Эту боль нельзя сравнить с обычной. Она ни на что не похожа.
Даже моя подруга была готова расквитаться с убийцей дедушки, а я продолжала бесстыдно молчать, позволяя ему свободно расхаживать по улицам и творить самосуд. Я развязала ему руки и, с каждым днем, я все больше ненавижу себя за это.
— Златка, — тихо позвала Нина и приподнялась на локти. — Почему ты до сих пор молчишь о том дне? Прошло достаточно времени, ты можешь мне открыться и…
— Нет, — обрубила я. — Не могу. Я ничего не помню.
— Вообще ничего?
— А какой мне смысл молчать? — выдавила я, всеми силами сдерживая слезы.
Поджав губы, Нинка снова упала на траву. Она сомневалась. Не понимала меня. Я вижу это. Чувствую. Но как я могу рассказать ей, если на эту тему наложен жесткий запрет? Никак.
Молчание — стало для меня самым суровым наказанием.
— Эх, как целоваться хочется, — с загадочной улыбкой на лице, сказала Нина. Это был отличный повод сменить тему. Расслабиться. Подумать о хорошем. — Цветкова, тебя целовали когда-нибудь? Хотя, я и так знаю, что — нет.
Ее заявление тонкой иголочкой кольнуло между ребер.
— Не совсем так, — воодушевилась я. — Вчера меня поцеловали. А точнее, я поцеловала.
Подруга подскочила на колени и нависла надо мной, округлив свои огромные глаза.
— Брешешь!
— А вот и нет, — по-хитрому улыбнулась я.
— С кем?! Кто этот загадочный слюнявчик? Соколов?! Нет, это точно Соколов! Он? Он?!
Мои щеки залились румянцем. Поджав губы, я коротко кивнула.
Раскрыв рот, Нина, как следует, набрала воздуха в легкие.
— Дьявол меня побери! Вот это вы лихо! Ну и как, понравилось?
— Да, — смущалась я, — кажется.
— Фантики…
Странно, но подруга выглядела радостнее меня. Я ожидала любой ее реакции, но эта, меня приятно удивила. Он хлопала густыми ресницами так часто, будто хотела взлететь. Всего лишь один малюсенький поцелуй осчастливил несколько человек. Чудеса.
— И когда это вы с Сашком успели помириться? М? А когда он тебя целовал у Рыбина разрешения не спрашивал?
Я поперхнулась.
— Причем здесь Саша? — слишком эмоционально возмутилась я. — Я говорила про Сему.
