– Войдя в твоё бедственное положение и приняв тебя на работу, – не стал томить Каларик Павлович, заняв своё кожаное кресло, – я надеялся получить в ответ хотя бы минимальную благодарность. А вместо этого я и моя семья получили возмутительную бездушность…
4. 2.2
Девушка открыла было рот, чтобы заверить начальника, что она очень ему признательна за помощь, но он повелительно взмахнул рукой, не дав ей произнести и слова:
– Молчи! Не нужно лживых оправданий! Долгое время тебе удавалось меня водить за нос, прикинувшись тихой невинной девушкой! Но теперь тебе не удастся никого обмануть! Долгое время ты терроризировала мою супругу анонимными письмами, – сделал жест в сторону «жабы», – полагая, что вырезанные из газет буквы не позволят определить нам, кто за этим стоит! Я до глубины души возмущён тем, какой грязью ты посмела поливать меня, уверяя, что я вожу шашни с падшими женщинами! Я! Примерный семьянин! Отец! Дед уже, в конце концов!
Софи опешила от того, с какой яростью начальник выплёвывал в её сторону слово за словом. От такой вопиющей несправедливости слезы непроизвольно покатились по бледным от переживания щекам Софи.
– Я ничего не писала… – только и смогла она выдавить из себя.
– Не надо лгать! – взревел мужчина, перекрыв криком её шёпот, отчего его шея побагровела, и на ней вздыбились надувшиеся жилы. – Все факты против тебя! Это ты! Какая мерзость! Ты не только присылала эти гнусные анонимки, но и подкинула в кабинет свои вещи, чтобы опорочить меня перед женой и детьми! Да как ты смеешь отрицать?!
– К-какие вещи?.. – удивлённо захлопала ресницами Софи.
«Крёстная» жестом привлекла к себе внимание и с лёгкой улыбкой показала одежду: старая вязаная кофта с почти до дыр вытертыми локтями, кружевной корсет, явно из магазина для взрослых и, судя по схожей вышивке на резинках, идущие к нему в комплект чулки.
Свою кофту Софи узнала сразу. Зимой по вечерам в здании убавляли отопление, и в сильные морозы в тонкой блузке находиться в офисе было некомфортно. Поэтому девушка принесла из дома старую кофту, положила её в кабинете для клерков в шкаф и надевала, когда становилось невмоготу. Полтора года назад кофта из того шкафа исчезла, и девушка решила, что уборщица приняла её за ненужную ветошь и благополучно выбросила.
Каким образом она через столько времени оказалась в кабинете Каларика Павловича, Софи объяснить не могла.
– Кофта моя, а остальное нет, – всхлипнула она.
Но её, кажется, никто не слушал, и слушать не собирался.
– Вот! Что и требовалось доказать! – с победоносным видом ткнул пальцем в её сторону начальник, но внезапно охнул и схватился за грудь в области сердца. Осел в кресле, тяжело дыша и закатил глаза, как при сердечном приступе.
«Жаба» тут же подскочила и бросилась к нему, озабоченно квохча:
– Ларичек?! Что такое? Сердце, да? Сердце?!
Тот просипел, махнув рукой в сторону Софи:
– Уйди с глаз моих долой и не смей носа показывать ни возле меня, ни моей семьи… Я сейчас не вызвал стражу только потому, что не желаю, чтобы моё имя и имя моей любимой супруги трепали грязными языками на каждом углу…
Софи, всхлипывая, безропотно поднялась, а «жаба» зло сверкнула на неё глазами:
– Но это не помешает мне дать в завтрашнюю газету заметку о том, что ты из себя представляешь! Чтобы тебя, дрянь, ни одна уважающая фирма не пустила к себе на порог!
Мужчина испуганно посмотрел на замершую Софи, потом на жену, опять откинулся в кресле и застонал громче, попросив воды. Девушка только собралась выпалить, что нельзя марать имя человека, опираясь только на домыслы, как её за плечи мягко приобняла «крёстная» и нежно проворковала:
