– Можно я… можно я… Меня сейчас… – затопталась на месте, сильно зажмурив глаза, Маргарита Ивановна, обеими руками закрывая себе рот.
– Идите… но недалеко, – сказал я, не оборачиваясь.
Низ живота и ноги убитого по колено были в крови, хотя видимых ран и повреждений туловища убитого видно не было. На нижнюю часть тела была наброшена насквозь пропитанная кровью шёлковая голубая простынь и маленькая подушка. Но больше всего привлекала внимание голова покойника. Она была запрокинута назад, глаза широко распахнуты, а рот пулуоткрыт… Во рту явно что-то было. Что-то непонятное мешало красным от крови зубам сомкнуться. Кровь, загустев, тянулась по подбородку, шее и красными кляксами капала на грудь убиенного. Но это было ещё не всё. За спинкой кровати на шикарных светлого тона обоях (предположительно кровью трупа) было написано одно слово: «КОБЕЛЬ».
– Всем оставаться на своих местах, руками ничего не трогаем. Работают эксперт и я, – громко всех предупредил я, надевая одноразовые перчатки, – Жорик, начинай.
– Товарищ подполковник, участковый инспектор старший лейтенант Шатров, – услышал я сзади.
– Опаньки! А ничего, Шатров, что мы на твоей земле без тебя уже битый час? А? Хочешь на первую страницу моего рапорта генералу попасть? Ладно, об этом позже. Берёшь вон того сержанта и «поквартирный опрос» по всему этажу, в каждый номер. Кто, чего, когда заехали, что видели, что слышали… В общем, по всей форме. Пошли на выход, не топчитесь тут, – приказал я.
– А чего тут ходить, мужики? У нас на втором этаже только три номера заняты. Двадцать второй, двадцать девятый и вот этот – двадцать восьмой, – авторитетно заявил охранник.
– Тем лучше. Но вскроешь все номера и все номера лично проверишь. Понял, Шатров?
– Так точно, – тяжело вздохнув, ответил «свисток» и потопал с сержантом за ключами к убежавшему администратору.
Жорик работал. Его «Nikon» стрекотал короткими очередями, как пулемёт Максима. Дождавшись, когда эксперт сфотографирует хаотично разбросанные шмотки убиенного, я собрал их, и мы с Ворониным вынесли всё это добро в гостиную номера для досмотра. В карманах одежды нашли портмоне, три разноцветные «пулемётные» ленты презервативов, пачку сигарет, зажигалку и связку ключей с брелоком от автомобиля «мерседес». На удивление, в шикарном портмоне наличных и кредитных карточек не было. Только пропуск в ночной клуб «Голуби» и водительское удостоверение на имя…
– Б… я же говорил… – расстроенно ругнулся Воронин, рассматривая водительские права. – Честно… думал, может быть, не он? Может быть, обознались. А он… он! Жидков Виталий Сергеевич, мать его за ногу… Девяносто девятого года рождения… – сокрушался, неумолимо трезвея, полковник.
– Да пошёл ты! Рычит она мне тут! – услышали мы через открытую дверь номера раздражённый женский голос. – Где все, сержант?
– У-аф, у-аф!!! – глубоко утробно прозвучал грозный голос служебного пса.
– А-а-а! Б… Уберите эту суку! – донёсся знакомый бывалым операм этот такой неприятный, срывающийся на визг женский фальцет.
– Фу, Степан! Это не сука, это кобель, товарищ подполковник юстиции, – услышали мы обиженный голос прапорщика Сомовой.
– Петрович, ты что, Виолетту вызвал? – обратился я к Воронину за объяснениями, предвкушая все «прелести» общения с особо важной «важнячкой».
– Ага… сейчас. Кто меня спрашивал? Генерал приказал! Тебя и её… ёб… Виолетта Юрьна, мы здесь, заходите, пожалуйста, – повысил голос полковник, поправляя бабочку.
