Женька жил через дом. Дверь в квартиру была украшена большой надписью белилами «Уважаемые соседи, нас много, но мы хорошие!», а поверх слова «хорошие» красовалось помадное «казлы». Дверь оказалась не заперта, и мы вошли.
Тут, в отличие от квартиры Андрея, не было ковровых дорожек, да и линолеум лежал волнами. У двери стояло множество ботинок, кроссовок и сапог, в том числе пара болотных. На гвоздях, вбитых в стену, висели куртки и прочая верхняя одежда. Перед зеркалом на тумбе стоял телефон, а вокруг зеркала обои были исписаны цифрами и сообщениями. Стена напротив напоминала лохматого зверя – сверху топорщились многочисленные записки, а снизу явно постаралась кошка.
Мы пополнили обувную кучу и вошли в кухню.
Хозяин деловито подтянул тренировочные штаны, раскланялся с каждым, грохнул на плиту чайник и сел на подоконник.
– Ну, рассказывайте, кролики.
Я села на табуретку у двери, Андрей – у холодильника, остальные вокруг стола, при этом Самсон наступил в блюдце с водой, стоявшее в углу.
Женька был давно не стриженным кудрявым брюнетом, к тому же без одного переднего зуба. Одет он был в черные спортивные штаны с растянутыми коленками и зеленую линялую футболку.
– Давайте все сначала, – Ирка достала из сумки тетрадку о двенадцати листах и, что-то написав на обложке, открыла ее. Самсон положил на стол диктофон.
– Итак. Сегодня у нас двадцать второе марта две тысячи второго года, пятница.
– Очень приятно, – сказала я. – Тут курить можно?
– Можно, – Женька, не вставая с подоконника, дотянулся и открыл форточку. – Тут практически всё можно.
Я достала из кармана сигареты, и зашарила по карманам в поисках зажигалки.
– Тебя бы сфотографировать, – сказал Самсон, откинувшись к стене вместе с табуреткой. – Пригодится наверняка.
– Как тебя записать-то, Находка?
– Так и пиши, как слышишь.
– Ага. Находка. Найдена на станции Голутвин в… Андрюх, сколько времени было?
– Было без десяти два, но это спустя какое-то время. Пиши «без двадцати».
– Андрей, – спросил Самсон. – Как ты Находку увидел?
– Иду по площади. Смотрю – на ступеньках вокзала сидит симпатичная девушка и щурится на солнышке. Вроде бы всем довольна.
– Я и была всем довольна. Пока до меня не дошло, что я не знаю собственного имени.
– До сих пор ничего не помнишь?
– Абсолютно ничего нового я не вспомнила. Даже проблесков никаких.
– Может, поспишь, вспомнишь? – предположил Женька с сочувствием.
– Не исключено, – с надеждой согласилась я.
– Так, ладно… Зафиксированное время – тринадцать сорок, предположительное время высадки с электрички, если она имела место… а-а…м-м… Сколько ты сидела? – Ира обратилась ко мне.
– Ну не знаю я, блин! Не знаю! Может, я полчаса по городу шаталась, прежде чем сесть, может, со вчерашнего вечера, может, только с этой долбаной электрички сошла… Может, и вообще не с электрички. Может, меня на машине привезли и выгрузили… Может, я сама за рулем приехала, а меня по чайнику долбанули, а машину угнали. Какое тогда имеет значение, сколько я на лесенке загорала?
– Значение может иметь все что угодно, – назидательно сказала эта мисс Марпл. Или миссис? Тут помню, тут не помню…
– Надо будет проверить, умеешь ли ты водить машину. И вообще, что умеешь. Я слышала, что навыки люди помнят.
