Он строго отделял себя от мира, считал, что на мир можно смотреть только сверху, иначе ни оценить, ни понять и, самое главное, ни с какой другой позиции его невозможно менять. А менять его, и менять под себя, необходимо, даже если для этого придется опускаться ниже самого нижнего уровня, поступаться всем, что вообще существует, нужно множество раз меняться, чтобы менять, получить доступ к тому, что называется властью в полном смысле слова. Временами огорчался, что принадлежит к Стране, место которой в мировом порядке не очень существенно. И радовался тому, что родился в мире, где сложно, но можно обойти вопрос национальной принадлежности, став, как говорили некоторые зарубежные политики, «своим сукиным сыном». И его нисколько не обижало прозвище, которым его «наградили» вышестоящие начальники, – «наша сволочь». На вторую половину этого словосочетания он вовсе не обращал внимания, главное заключалось в первой – он сумел стать своим, вот что было важно. Однажды в детстве, когда ему было лет двенадцать, он случайно наткнулся на птичку, измазанную какой-то липкой массой, похожей на мазут. Птичка была маленькой, столь грязной, что трудно было определить ее породу. У нее были длинные ноги, такой же длинный клюв и очень злой вид, на что у птички были все основания. Несмотря на маленькие размеры, от птицы исходила угроза, он даже почувствовал что-то похожее на страх, хотя понятно было, что она обречена. Она издавала слабые звуки и медленно шла, скорее всего, сама не зная куда. Не испытывая особой жалости, он из любопытства протянул руку, чтобы потрогать ее. И вдруг это странное существо резко дернуло головкой и клюнуло его в палец. Боль была не столько сильной, сколько внезапной. Вне себя от ярости, он со всей силой стукнул птичку подошвой тяжелых старых отцовских сапог, которые носил уже не один год, затем наступил на нее, уже мертвую, двумя ногами, пытаясь сначала вдавить маленькое тельце в землю, а потом и размазать его по осенней грязи. Впоследствии он часто вспоминал этот случай, в основном то, что такая маленькая птичка посмела клюнуть его, несоизмеримо большого, а до этого даже сумела напугать.
Надо сказать, что с птицами у него не заладились отношения с младенчества. Как-то ему дорогу преградил злой петух, когда по поручению матери шел к соседям за горсткой соли, рядом не оказалось никого, кто бы его защитил, он пытался убежать, но петух все же догнал его и больно клюнул в мягкое место. Рассказать об этом он не мог никому, но после этого долго обходил места, где мерзкая птица могла его подстрегать. Позже, уже в подростковом возрасте, на него напала стайка домашних гусей, на этот раз ему удалось убежать, но это случилось около единственного в деревне продуктового ларька в присутствии большого числа людей, которые не преминули посмеяться над его капитуляцией, и неприятный осадок остался. Может быть не в последнюю очередь по этой причине спустя несколько десятков лет в период ожидания птичьей болезни он первым из глав государств привлек к борьбе с перелетными птицами армию, выстроил солдат по всему периметру Страны и поставил задачу не пропускать ни одного пернатого. И победил, только его страна не пострадала от пандемии, и за это он был удостоен второй грамотой Планетарной организации здоровья. Первую грамоту от этой организации он получил за самый низкий уровень детской смертности. Организация было прекрасно осведомлена, что в его стране уже несколько лет как дети вообще не рождаются, знала и о том, что тотальная борьба с птичьей болезнью обернулась для страны бедствием в виде нашествия крыс, мышей, саранчи, кровососущих и болезнетворных комаров и клещей, соответственно, эпидемиями холеры, брюшного тифа, малярии и многолетним неурожаем, но это уже касалось других организаций, вроде Глобального министерства чрезвычайных ситуаций, самого популярного и уважаемого международного ведомства, основной задачей которого было распределение гуманитарной помощи. Грамотами он очень дорожил, их увеличенные копии рядом с его портретом висели на въездах в Столицу. А за семьсот метров до места, где они были установлены, для удобства проезжающих соорудили сто двадцать два ограничителя скорости – так называемые лежачие полицейские, чтобы люди могли успеть ознакомиться с содержанием грамот не останавливаясь.
