И спрашивал себя – для чего.
Я сам не знал, зачем я это сделал. Я сидел и смотрел на захваченные мною сокровища, которые должны были принадлежать мне – абсолютное знание, любовь, истина, доброта – и думал, что мне со всем с этим делать в мире, которого больше нет.
– Ты все равно не сможешь применить их, добрый господин, – не унимался А Ши, – ведь твоего мира больше нет.
Если бы он не сказал этого, я бы, быть может, вернул бы его (мои) недостающие фрагменты мира. Но теперь во мне проснулся дух противоречий, и я твердо решил оставить свое себе.
Дух противоречий… да, он был почти у каждого представителя нашего вида, и если с нас требовали что-то, очень хотелось сделать наоборот, и если нам говорили – над нами находится небесная твердь, твердый купол, за пределы которого нельзя заглянуть – отчаянные головы готовили лестницу и ледоруб, а самые отчаянные головы уверяли, что нет никакого купола, а только бесконечная пустота с мириадами солнц такими же, как наше солнце.
Ну да.
– И что ты будешь делать со всем с этим, добрый господин? – не унимался А Ши.
Я не знал. Мало того, что я не знал, что я буду с этим делать, я не знал, что ответить ему.
– Мне еще южную рыбу искать, – огрызнулся я, – у неё во рту что-то.
– Так вот же южная рыба.
Я обернулся, чтобы сказать ему, что это не та южная рыба. Но сказал совсем другое.
– Но… здесь нет никакой рыбы.
– Да вот же. В небе.
В небе… вспомнилось что-то из Чуковского, давно забытое, рыбы по небу летают… нет, не так. Рыбы по полю гуляют, жабы по небу летают, прибежал медведь, и давай реветь, ку-ка-ре-ку… От нечего делать я шагнул к А Ши, чтобы посмотреть на летучую рыбу, но ничего не увидел в темноте звездного неба.
– Где же…
– Где всегда. Южная рыба…
Если бы у меня был лоб, я бы хлопнул себя по лбу. Южная рыба, ну конечно же, я искал её в южных морях и океанах, Южную рыбу, а она ждала меня на небе, Южная рыба, ждала там, где жила всегда…
– А где у неё рот? – спросил я.
И тут же сам догадался, ну конечно же, рот, рот рыбы, Фам Эль Хат, одинокая осенняя звезда…
– А там… кто-то живет?
А Ши не ответил мне, сгинул в темноте. Похоже, он и правда обиделся на меня, еще бы он после этого не обиделся. Я утешал себя тем, что на обиженных воду возят, но на душе у меня становилось все сквернее.
Фам Эль Хат… рот рыбы… а ведь я даже не спросил, сколько добираться до этого самого рта, может, считанные дни, а может, века.
– Там кто-нибудь живет? – спросил я.
– Да вроде как никто никогда не жил, – отозвался возница, который доставил меня сюда.
– А… транзитом кто-нибудь?
Возница посмотрел на меня, как на психа. Я сам смотрел на себя как на психа, я ехал в мир, в котором никто никогда не жил, я хотел найти там сам не знаю, что. Если бы меня кто-то сросил, что я ищу, я бы ответил – сигареты.
Сигареты…
– Вам куда? – спросил возница, – а, бэ, цэ?
– Цэ, – сказал я сам не знаю, зачем.
– Эль-Пи который?
Я не знал, что такое Эль-Пи, но на всякий случай ответил:
– Да.
Приближаясь, я послал запрос к этому самому Эль-Пи. На запрос никто не ответил – но это ничего не значило, в конце концов, они могли просто не обратить на меня внимания, не такой уж важной персоной я был.
– Всего вам хорошего, добрый господин, – сказал мне возница.
– И вам того же. Спасибо.
Я даже не попросил вернуться за мной. Я сам не знал, вернусь я или нет. Я остался один посреди бескрайней пустыни, разбавленной редкими холмами, и чем ближе я подходил к ним, тем больше таяла моя надежда, что они имели рукотворное происхождение. И чем дальше, тем больше убеждался я – людей здесь не было не только сейчас, но и в прошлом. Видите ли, мои сородичи не умели жить, не меняя мир, в котором жили. С самого начала мы оставляли после себя кострища, выжженные саванны, вырубленные леса, обглоданные кости мамонтов, вырытые горы, отвалы переработанной руды, ядерные пепелища и радугу нефтяных пленок на глади океанов. Здесь же не было ничего такого – первозданно чистая пустыня, насколько хватало глаз.
