– Ну, в этих книгах как раз стихи.
Бессмысленным диалогом я пытался выиграть время для побега Мэнбера.
– Послушай, малой, послушай сюда. Ты не внимателен, говорю, сам пиши стихи. Ты ей что скажешь? Открой на такой-то странице такой-то стих? Типа, я так же считаю, как Александр Блок? Ерунда получится, сынок. Я могу помочь, войти в поток. В молодости только так плёл фирмы, то есть рифмы. Все пищали восторгом. На ходу могу сочинить. Вот, например:
– Эй, Морфей, запрягай коней. И веди в дом, принимай гостей, ведь к тебе явился главный злодей. Поставь на стол самогон или портвейн. Достань стаканы, только осторожно – не разбей. Садись и душу мне излей, но для начала ее портвейном согрей. И бороду побрей, ведь надо чистым принимать гостей. На, держи бутылку, у меня как раз есть, Морфей. Открой портвейн, в стаканы налей, чокнемся, затем пей, только не пролей. Плюнь на горести, забей. Ведь я глаз не вижу из-за твоих грустных, свисающих бровей. Потом, шатаясь, огород полей, поверь, так веселей. Не робей, как воробей, будь смелей. Еще раз говорю тебе, очнись, открой портвейн, пасмурность залей. Скуку здесь не сей, будь бодрей. Ну как, не ожидал? Вот так. Так что идем, твоих девушек обсудим.
Он двигался, точнее перекатывался, по направлению к дому, игнорируя, что я против.
– Давайте вместе найдем ваших друзей? Хотите, вынесу вам горячий чай из трав и составлю компанию? Если мы сейчас не найдем ваших коллег (хотелось бы добавить – по убийству), то вы вряд ли сможете уехать отсюда.
– Добро, иди, а я пока почешу бедро, – упивался своим “талантом” охотник.
– Тогда подождите здесь. Я мигом.
Когда вышел из дому, он уже сидел на искусанной покрышке медвежонка, втыкая непослушные глаза в землю: что-то бормотал. Ах да, искал рифмы про свои убийства. Похоже, вошел в кураж.
– Я есть страх этого места, я как гроза средь бела дня. Стреляю без раздумий, словно в тесто. Я как снайпер в лесу, могу попасть даже в осу…
Я его потормошил за плечо:
– Очнитесь, держите чай – взбодритесь, нам надо идти. Уже темнеет.
Но он продолжал речь зажеванной пленки:
– Сынок, помнишь ту медведицу, которую я…
– Помню, помню. Хватит, прошу вас.
– Вот был трофей! Все обзавидовались.
– Прекратите.
Мой бегающий от услышанного взгляд застыл в одной точке. За спиной охотника, где виднелся задний край дома, стоял Мэнбер, с заряженными, налитыми злостью черными зрачками. Я занервничал. Напряжение зашкалило.
Охотник неугомонно продолжал пьяную речь, режущую слух:
– Дома у меня висят их головы.
– Кого их? – спросил я и поздно осознал, что зря.
– А, я разве не рассказывал? Я же потом еще двоих медвежат замочил, теперь они живут у меня, точнее – их мумии. Правда, один самый малый смог скрыться, точнее, он упал со склона. Короче, ему повезло, а так собрал бы полную коллекцию.
Опасаясь реакции Мэнбера, я посмотрел в конец дома. Но его там не было. Он стоял уже гораздо ближе, за спиной убийцы его семьи.
– Знаешь, как я застрелил малышей?
– Не надо, хватит! Достаточно! – нервозно прокричал я, заткнув себе уши.
В это время потерявший контроль маленький хищник сбил его, так что тот оказался лицом к земле. Сам не заметил, как автоматически оседлал спину охотника. Мэнбер впился ему в ногу и терзал с такой яростью, что охотничий ботинок отлетел в сторону. Он орал в траву, пытаясь выкрутиться. Пробовал оттолкнуть Мэнбера и прогнать, но хватка была мёртвой. Пытался остановить процесс мести и в тоже время понимал, что помогаю. Я, сидя на спине жертвы, усложнял его попытки подняться и разглядеть нападающего. Трава приобретала кровавый тон мести. Когда медвежонок ослабил пасть, в долю секунды я понял по его нацеленному взгляду, что он стремится заполучить голову или шею охотника. Но я крепко обнял его и прошептал на ухо:
