– Поле гуляет, – многозначительно заметил Петр Лютый и стал подпевать:
Ты ж мэнэ, молодого,
3 ума-розуму звэла…
На него зашикали. Он оправдывался:
– Та я ж не про любовь. Про долю нашу несчастную!
Ровные таврические степи остались южнее. А тут белые поля то покато опускались в балки, то снова поднимались на взгорки. Красным шаром над ними выкатилось солнце, принялось лизать пугливый ноябрьский иней, и стали видны отрадные зеленя. Гляди ты, засеяли! Махно порадовался, что хоть еда будет на худой конец. В это время прискакал разведчик.
– Эшелон с немцами торчит, Батько!
– Куда едут?
– Бес их разберет.
– Чего ждут?
– Топливо кончилось. Акации рубят. Далеко слышен стук топоров.
На путях стояло как раз то, что они давно искали: оружие и припасы.
– Станция далеко? – еще поинтересовался Нестор.
– Рядом. Новогупаловка, и паровозы видно, пыхтят.
– Ладно. Скачи назад, передай Пантелею Каретнику, чтоб наблюдал. А мы сейчас займемся.
Махно решил так. Алексей Марченко с полусотней отправляется на станцию, захватывает два локомотива на парах и ждет. Если начнется стрельба – пускает их на австрийский эшелон.
– А зачем два? – не понял Марченко.
– Лучше переборщить, чем недосолить.
Алексей же Чубенко с опытными подрывниками едет в обратную сторону и минирует колею. Услышит, что идет бой – взрывает рельсы к чертовой бабушке!
Через некоторое время Нестор подозвал Александра Калашникова, секретаря гуляйпольской группы анархистов, только что освобожденного из тюрьмы вместе с Саввой Махно и уже отличившегося в бою под Синельниково. «Георгиевский кавалер. Сколько их у меня? – размышлял Батько. – Каждый, может, второй, но старые заслуги не в счет. Ты сегодня сверкни!»
– Так, Саша. Бери Лютого и кого бы еще… – сказал он Калашникову, оценивающе присматриваясь к нему. Молодцеватый, с лихо закрученными усиками, тот был прирожденным командиром: сам летел вперед и других увлекал без крика. Да задание предстояло особое. Справится ли?
– Кого еще? – напомнил Александр, глядя на Батьку без смущения.
– Да вот хоть этого кудрявого здоровилу. Он, надо полагать, не из робкого десятка. Позабыл, как тебя?
– Лев Задов, – представился повстанец, довольный, что на него обратили внимание.
– Помню. Агитатор. Пора и в дело. Ты, кажись, тоже из каторжан?
– Пять лет отбухал за теракты: почтовая контора, желдоркасса.
– Знакомо. А фамилия у тебя, Лева, извини, больше для бегства приспособлена, – Нестор прижмурил левый глаз.
– Я теперь Зиньковским прозываюсь.
– Ладно. Поедете, Александр, вон к австрийцам. Готов? – тот кивнул. – Предложите условия мира. Пусть возьмут себе на всякий случай десять карабинов и ящик-другой патронов. Остальное немедленно сложат. Понял? Немедленно! А не согласятся – хай пеняют на себя.
Посланцы с белой тряпкой поскакали к железной дороге. Отсюда, из низины, ее не было видно. Махно велел приготовиться к бою. Тачанки, подводы, верховые рассредоточились и выезжали на пригорок. Могло показаться, что наступает целый полк. Было тихо, лишь в сухих крылатках ясеня позванивала синица.
У вагонов расхаживали военные. Завидев конных, они замерли, потом вроде заметили всю наступающую силу и забегали, вскрикивая. Нестор своих остановил. Зачем без нужды лезть под прицельный выстрел? Батько оглянулся. Лица повстанцев посуровели, в глазах горел боевой азарт. Рядом были хлопцы, битые под Старой Темировкой, Синельниково. А Фома Рябко, Гаврюша Троян, Иван Вакула да и другие перед самой революцией служили в украинизированном по распоряжению генерала Корнилова 34 армейском корпусе, который, единственный, еще сдерживал немцев на Юго-восточном фронте. Так что они давно познали цену дисциплине и упорству в бою.
